— Все возятся и возятся, — сообщила Маша. — Хотя что там изучать? А вообще-то жутко. Между четвертым этажом и площадкой вся лестница в крови. И стена забрызгана, даже до потолка долетело.
— Как вы только не побоялись рассматривать! — удивилась Лена.
— Я не боюсь крови, — гордо заметила Тюрина. — Мне с ней каждый день дело иметь приходится!
— Вы что, медсестра? — поинтересовалась Лена.
— Нет, я биолог. Мы с Ванечкой в аспирантуре учимся. В областном университете.
— А я думала, что вы еще студенты, — покачала головой Лена, — такие молоденькие…
— Нет, нам уже по двадцать четыре исполнилось, — вздохнула Маша, — мы уже два года как институт кончили.
— И сразу в аспирантуру? — Лена вообще-то имела самое мизерное представление о системе подготовки научных кадров и ее современном состоянии, но слышала где-то, что сразу после вуза в аспирантуру попасть нелегко.
— Да, — кивнула Маша. — Нас Анатолий Олегович еще на третьем курсе заприметил.
— Гениальный мужик! — кивнул Ваня. — Только сильно невезучий, конечно. Наверно, мог бы нобелевским лауреатом стать, а до сих пор всего лишь доцент… Маш, мне что-то жрать хочется, может, самоварчик поставишь?
— Конечно, конечно! — заспешила Маша. — Лена, вы не откажетесь с нами позавтракать?
— Да, да… — Лена вообще-то есть не хотела, но отказываться не стала. Потому что в голове у нее опять кое-что законтачило.
«Анатолий Олегович…» — конечно, если поискать, то даже в одном этом не шибко крупном облцентре может набраться не одна сотня граждан с такими же именами-отчествами, но Лена почему-то сразу же вспомнила о господине Шипове. ОТКРОВЕНИЯ ОТ ВЯЧЕСЛАВА
В «Парке Горького пьяницы» дела шли своим чередом. Вячеслав вернулся из своей «командировки» за продовольствием и принес в пластиковом пакете все, на что глаза разбежались. Хотя Валерия выдала ему тыщу, он посмел потратить только сотню, да еще и взялся отчет о расходах давать.
— Вот, — сказал он, выкладывая на стол покупки, — буханка черного — шесть сорок, сахар — восемнадцать, кильки в томате — восемь, чай со слоном — двенадцать, кубики куриные — рубль пятьдесят, макароны… Кружку, ложку, мис-у — тоже взял.
— Славик, — мягко прервала этот доклад Валерия, — завязывай, а? Я тебе не в долг дала, а подарок сделала, понимаешь? Всю тыщу.
— Люди на эту тыщу месяц живут… — заметил Вячеслав. — А многие и дольше. Ну, про меня и говорить нечего. Мне и сотня редко когда в руки приходила. Конечно, спасибо тебе. А то я тут, кроме еды, еще тетрадку купил, ручку, да стержней немного. Думал, ты ругаться будешь…
— Ругаться не буду, конечно, — Валерия сильно удивилась. — Но зачем тебе эти принадлежности? Ты тут что, от нечего делать роман пишешь, что ли?, Решил у Алексея Максимыча эстафету принять? «На дне — 2001. Российская одиссея».
— Нет, не роман, — помотал головой Вячеслав. — Во-первых, я чувствую, что так, как Горький, не напишу. Кроме того, он и впрямь много по Руси пешком ходил. А я России, по сути дела, толком не знаю. В Москве был, в Питере тоже, за границей два раза побывать успел, ну, тут, по области еще немного поездил — и все.
— Между прочим, — заметила Валерия, — есть люди, которые по восемьдесят лет прожили и из какого-нибудь Усть-Пиндюринска никудышеньки не выезжали. И вообще все сведения о мире черпают только из телевизора. Да и то лишь два канала смотрят — ОРТ и РТВ. Так что по сравнению с ними — ты великий путешественник…
— Не смейся. Москва и Питер — это теперь вообще не российские города. Москва — это гибрид Нью-Йорка, Пари-жа и Шанхая, а Питер — Амстердама, Чикаго и какого-нибудь там Сайгона-Хошимина. Всего помаленьку надергали отовсюду. Кремль — и тот итальянской постройки…
— Слушай, — перебила речугу бывшего одноклассника Валерия, — не знаю, как тебе, а мне, знаешь ли, очень кушать хочется. А про всякие высокие материи можно после побеседовать. Ты раскочегаривай свою «буржуйку», а я снегу наберу.
— Давай лучше наоборот, — возразил Вячеслав. — Ты учти, я тут не в лесу живу, так что снег, извини, не везде чис-тый. Сверху-то сейчас все красиво выглядит, а если невзначай глубже копнешь… Я-то знаю, где чисто, а ты нет.
— Понятно, — кивнула Валерия, вспомнив, как по дороге сюда старательно обходила всякие неаппетитные кучки. И это, должно быть, только относительно свежие были, которых не замело недавним снегопадом.
Вячеслав вернулся даже быстрее, чем Валерии удалось раскочегарить «буржуйку». Он и чайник снегом набил, и кастрюльку. Сперва решили кастрюльку греть, положить в нее куриные кубики, а потом — макароны. Потом остаток макарон смешать с килькой в томате — будет второе. Ну а на третье — чай с сахаром.
Вообще-то Валерия после своего пребывания у Цигеля с удовольствием бы выпила чего покрепче. Но Вячеслав, как она еще с прошлой встречи знала, не пьет вообще — удивительное дело, конечно! — а потому опасалась, что он по неграмотности в этих вопросах купит ей какой-нибудь отравы за пятнадцать рублей. Более-менее безопасная водка на этом рынке стоила рублей тридцать пять, но и та качеством не сильно превосходила широко известный старшему и среднему поколению россиян «коленвал» 70-х годов, который в те проклятые застойные годы стоил 3 рубля 62 копейки.
Пока «буржуйка» нагревалась, а снег растапливался, Вячеслав уселся на табурет, усадив Леру на свое лежбище. Вообще-то, гостья с удовольствием села бы на табурет, потому он ей казался более безопасным, чем постель Славика, откуда запросто могли всякие вошки-блошки на нее перепрыгнуть. Но то место, которое Цигель избил до синяков ракеткой, на жестком табурете почуяло бы себя гораздо хуже.
Конечно, Вячеслав постарался продолжить прерванную беседу. Он явно радовался возможности поговорить с умным человеком. Валерия, которая в результате своих «любовных» похождений с Цигелем маялась разными болячками, да и вообще препохабно себя чувствовала, хотела только есть и спать. Однако старалась все-таки поддерживать разговор и даже не показывать виду, что ей вся эта болтология по фигу. Более того, она сама начала диалог:
— Так что ж ты все-таки пишешь, Слава?
— Слава пишет слова. Как у Шекспира, если помнишь: «Слова, слова, слова…» В общем, наверно, это можно назвать мыслями, но ты, наверно, слышала такое выражение: «Мысль изреченная есть ложь»? И ты знаешь, я убедился в справедливости этих слов. Вот сейчас, накануне твоего прихода, лежал, думал — и то, что у меня в голове бродило, представлялось чуть ли не божьим откровением. А начну записывать — получится жуткая ахинея и белиберда.
— Может, это от голода и недостатка витаминов? — предположила Валерия. — Я вот всего несколько часов лишних не поела, а сейчас чувствую, что желание пожрать у меня намного сильнее всех остальных мыслей. Без шуток, Славик, я тобой восхищаюсь. Живешь в гнилой норе, ешь от случая к случаю, пьешь топленый снег — а живешь какими-то мыслями, даже записывать их пытаешься…