– Жлоб какой-то навстречу прет, - сказал водитель-бандит, когда увидел впереди свет фар. - Поддатый вроде.
– Возьми ближе к обочине, - проявил осторожность Громов. - Не хватало нам в ДТП попасть.
– Точно - поддатый! - водитель тревожно обратил внимание на то, что фары «уазика» выписывают на дороге кренделя.
А на самом деле участковый делал это нарочно. Чтобы напугать их и заставить снизить скорость. Ведь он все время помнил, что в машине ребенок.
– На нас, гад, прет! - заорал перепуганный Громов. - Тормози, Саня! Выруливай!
Участковый направил свою машину прямо в лоб иномарке, ослепив Саню фарами. Тот затормозил, съехал на обочину и уперся радиатором в дерево. Участковый тоже остановился.
– Ну, шкура! - взвыл Громов, выскакивая из машины. - Сейчас ты очень пожалеешь! - И, вытаскивая на ходу пистолет, бросился к замершему «уазику».
Он дернул его дверцу и… получил такой удар в лоб, что тут же рухнул на шоссе. А участковый, вылетев из машины, уже бежал к иномарке с пистолетом Громова в руке.
Видя это, водитель быстро сунул руку под мышку, чтобы выхватить свой пистолет. Вот тут-то и набросился на него сзади Алешка и тяпнул зубами за ухо.
Бандит заорал так, будто его не малый пацан укусил, а бешеная собака. Какой уж тут пистолет! Да и поздно было. Оружие участкового ткнулось ему в лоб:
– Все, парень, - сказал лейтенант. - Замри!
Саня замер. Участковый пристегнул его наручниками к рулю и спросил Алешку:
– Цел?
– И невредим, - поморщился Алексей. - Только морально тяжело.
Да, сколько раз ему твердила мама в детстве: «Не тяни в рот всякую гадость!» Пригодилось.
Участковый притащил к машине все еще вырубленного Громова, прицепил и его. Забрал оружие, баллончик и «дипломат». И они с Алешкой поехали нам навстречу.
– Да, - посочувствовал папа, - досталось тебе.
– Ага, - согласился Алешка и плюнул. - Пап, помнишь, ты нас заставил пойти к полковнице?
Папа кивнул:
– Теперь твоя очередь.
– Согласен. Мы этому отважному парню на всю жизнь обязаны. Да я к министру за него пойду!
– А давай его в гости позовем?
– Министра?
– Участкового, пап!
Видно, ночные переживания даром для папы не прошли.
– Обязательно, - тут же согласился он. - Только нужно предупредить его, чтобы маме не проговорился.
На том мы и пришли к консенсусу.
На следующий день за папой пришла машина, и он поехал в Москву, разбираться с Громовым.
Вернулся он довольно поздно, уже к вечеру. И привез с собой какую-то большую и красивую коробку.
– Ну, как там? - спросила его мама.
– Все путем, как говорит наш участковый. - Папа поставил коробку на стол и начал ее раскрывать. - Все оказалось так, как я и предполагал. В своем доме Громов устроил на всякий случай два тайника, где прятал все наворованное и компромат на своих сообщников. Он потому и объявил во время ареста: кто купит мой дом, тот очень пожалеет.
– Боялся, что при достройке дома новый хозяин обнаружит тайники, да? - спросила мама, с любопытством глядя, как папа неторопливо развязывает бечевки на коробке.
– Конечно, боялся. Во-первых, если бы нашлись эти документы, ему бы здорово досталось от бывших соратников по воровству. А во-вторых, плакали бы его большие денежки. После заключения Громов уехал за границу. Но дела его там очень плохо шли, и он все время мечтал вернуться и вскрыть свои тайники…
Папа неторопливо сматывал бечевку, испытывая наше терпение.
– И вот мне сообщили, что Громов вернулся в Россию. К этому времени, как вам известно, друзья мои, в доме обосновался господин Грибков. Он не занимался поиском сомнительных кладов, а выколачивал себе денежки детскими страхами.
Папа стал сдирать с коробки скотч.
– … До его приезда я успел обнаружить тайник в стене, там были бумаги и золотые монеты. А потом я подумал: зачем мне трудиться? Ведь Громов вернулся за деньгами, он прекрасно знает, где они спрятаны. Пусть сам и отыщет. Мы ускорили работу по делу Грибкова и освободили от его присутствия дом, чтобы он не мешал поискам Громова. Установили наблюдение.
– А он чуть вас не обхитрил, - сказала мама, заглядывая в коробку. - Это что?
– Это, - усмехнулся папа, - прекрасный хрустальный сервиз. Но не для нас, не радуйтесь.
Оказывается, он успел в Москве оформить, как положено, нашу золотую монету и получить за нее деньги. И купить нашей дальней соседке тете Ире новый сервиз взамен разбитого карнизом.
Мама стала доставать из коробки всякие вазочки и ахать от восторга и зависти.
– Вообще, - призналась она со вздохом, - мне эта Ирина крайне несимпатична. Она слишком часто приглашала тебя танцевать.
– Мне она тоже не очень нравится, - признался папа. - И в конце концов, ведь не я же перебил ее подарки, а этот дурацкий, плохо прибитый карниз.
– Что ты хочешь этим сказать? - спросила мама. С надеждой в голосе.
Папа призадумался. А нас с Алешкой эти стекляшки совершенно не заинтересовали.
Тут папа сказал:
– А давайте сделаем ей подарок попроще. Я на рынке видел в продаже такие симпатичные именные чашечки. Правда, почему-то на чашке написано «Ирина», а нарисована собака. Но это не очень существенно. Даже символично.
– А сервиз? - спросила осторожно мама, не веря в свое счастье.
– А сервиз оставим себе. Должно же и в нашей семье быть что-то ценное и красивое.
– Правильно, - торопливо согласилась мама и начала побыстрее упаковывать хрусталь обратно в коробку. - Завяжи покрепче, - сказала она папе, - и поставь на верхнюю полку.
В нашем хозблоке было оборудовано несколько полок для мелкого огородного инвентаря. Ставить на них все равно было нечего, и они пылились без дела.
– Повыше, повыше, - командовала мама. - Вы у меня такие нескладные и неаккуратные мужики, что того и гляди смахнете на пол такую красоту.
И все оставшиеся до конца каникул дни мама время от времени становилась на табурет, снимала с верхней полки коробку, доставала из нее «такую красоту», расставляла на столе, любовалась, заставляла звенеть и убирала обратно. Со свойственной ей аккуратностью.
А лето неумолимо кончалось. Днем еще было жарко, а вечера стали холодными, знобкими. По ночам все небо покрывалось звездами. И было их так много, и они были такие яркие, что становилось светло и без месяца, который появлялся почему-то неохотно, маленькой краюшкой, и очень скоро прятался за деревьями.
Начался осенний звездопад. Падающие звезды повсюду расчерчивали черное небо сверкающими линиями. И если мы в это время сидели на улице у костра, мама торопливо уговаривала нас: