Мягкий и учтивый тон мужа успокоил Жанну-Батисту, хотя недоверие и не исчезло.
– Пусть будет Шамбери, но я опасаюсь, что она там будет привлекать внимание, как и везде, где бы ни появлялась. Я хочу чтобы она уехала, и как можно скорее.
Вот так получилось, что герцог, умудрившийся найти пути и средства стать любовником Гортензии, предложил ей свою роскошную резиденцию.
– Я буду навещать вас там как можно чаще, – прошептал герцог, целуя ей на прощание руку. Она вознаградила его улыбкой. В принципе, она была в восторге от этого предложения. Она могла купаться в великодушном гостеприимстве, оказываемом ей Шарлем-Эммануэлем, не попадая под ледяные взгляды Жанны-Батисты, и наслаждаться при этом личной свободой. Конечно, герцог был симпатичен, однако она не испытывала к нему пылкой страсти, и он не был в ее глазах ни тем мужчиной, из-за которого может изнывать женщина, ни тем, кому она обязана сохранять верность.
Целых три года герцогиня оставалась в Шамбери, и ее жизнь там была очень приятной. Зиму она обычно проводила на балах, концертах и празднествах в кругу высшего света Савойи или на охоте, которую очень любила.
У нее много играли, и ставки были высокими. Частенько ее развлечения носили… очень пикантный характер. Лето было временем загородных прогулок, и для герцогини было мучительной проблемой выбрать приятного спутника себе в постель из числа окружавших ее молодых людей. Однажды этой чести удостоился аббат Сен-Реаль, которого она быстро сделала своим постоянным любовником.
Аббат был утонченным, образованным человеком с большой фантазией. Он предложил Гортензии написать мемуары, чтобы «бороться с клеветой, которая лилась на герцогиню со всех сторон». Для эксцентричной герцогини это было чем-то новым, и она с усердием принялась за дело, рассказывая галантному аббату о том, что встречалось ей на пути в ее переменчивой жизни.
Его умелое перо поправляло изложенное так элегантно, что это уже можно было переносить на бумагу.
Тем временем в Париже затягивался процесс между супругами, которому, казалось, не будет конца. Но Мазарини выигрывал по очкам. Поведение Гортензии, ставшей для всех обременительной, настроило против нее всю ее семью, даже сестер Олимпию и Марию-Анну. Апогей наступил тогда, когда Мария, вернувшаяся в монастырь Лис, захотела приехать к своей сестре в Шамбери. Гортензия, однако, не имела ни малейшего желания делить с кем-либо свои многочисленные привилегии, которыми наслаждалась, и поступила отвратительно, когда ей объявили о приезде сестры. Она спряталась и велела передать, что ее нет дома. С горечью в сердце из-за безрезультатной поездки бедная Мария была вынуждена вернуться обратно. Необузданный эгоизм Гортензии в конце концов восстановил против нее всех родственников, даже ее любимого брата Филиппа де Невэр.
С герцогом Савойским она по-прежнему поддерживала приятную связь, и это несомненно объяснялось тем, что виделись они не часто. Под предлогом необходимости заботиться о делах своего герцогства он время от времени проводил в Шамбери ночь, не оставаясь надолго. Однако он осыпал свою красавицу подарками. Наибольшую радость он доставил ей, подарив юного темнокожего мавра по имени Мустафа, которого она возвела в ранг пажа и сделала из него любимую игрушку.
Со временем увлеченность герцогиней со стороны общества Шамбери пошла на убыль. Ее стали обвинять с заносчивости и гордости. Она требовала поклонения, будто была правящей герцогиней. Хотя ее образ жизни не давал повода для этого.
Кроме дьявольского пристрастия к игре, царившего во дворце, и многочисленных любовников, против нее настраивало людей, и особенно женщин, еще и ее бесстыдство. Летом ее можно было видеть купающейся голой в присутствии юного Мустафы в озере Лё Бурже. Терпение лопнуло, когда на балу в честь свадьбы барона де Шамонёф герцогиня появилась в платье из венецианских кружев, под которым не было нижней юбки, зато виднелись ее ноги, значительно выше колен. Скандал вызвал бурю, но Гортензия была слишком сильно влюблена в собственную красоту, чтобы извлечь для себя хоть какой-нибудь урок.
– Эти люди всего лишь жалкие провинциалы, – заявила она Сен-Реалю. – Какой прок быть красивой, если не можешь этого показать!
– Конечно, ни одна женщина не простит вам, что вы показываете обнаженными свои несравненные прелести. Прелести, о которых мечтает не один мужчина, когда вспоминает о них…
Это высказывание привело ее в восторг, и, не думая о том, чтобы сдержать себя, она стала еще более неистовой… Она потребовала даже, чтобы два дворянина высокого ранга, не лестно о ней отозвавшихся, извинились, стоя перед ней на коленях.
Посетителей в ее дворце становилось все меньше. Гортензия не могла понять, что только она одна была в этом виновата и реагировала на это, как избалованный ребенок. Однажды вечером она заявила Нанон:
– Герцог распорядился делать все, чтобы доставлять мне удовольствие. Поскольку эти люди не выполняют его волю, я постараюсь напомнить им об этом. Я напишу Шарлю-Эммануэлю, как обходятся со мной его подданные. Посмотрим, как он отреагирует.
Не слушая никаких возражений, она села за стол и написала гневное письмо, которое отправила с посыльным, чтобы оно как можно быстрее попало в Милан. После этого она немного успокоилась и стала ждать…
К сожалению, из Турина пришел совсем не тот ответ, которого ожидала взбалмошная герцогиня. Спустя несколько дней, 14 июня 1675 года, в замок галопом примчался посыльный, одетый во все черное. Он привез письмо, но оно было написано герцогиней: герцог Шарль-Эммануэль два дня назад неожиданно скончался, и Жанна-Батиста, ставшая теперь правящей герцогиней, сообщала мадам Мазарини о том, что ровно через десять дней она должна навсегда покинуть Савойю.
Новость была для Гортензии ошеломляющей. Это означало вновь собираться и отправляться в путь.
– Нас выгоняют отсюда, Нанон, – сказала она своей верной служанке, со злостью швырнув письмо герцогини в камин. – Выгоняют меня, которая была бы сегодня герцогиней Савойской, если бы не мой идиотский дядька. Но куда теперь?
Нанон не отреагировала. Она налила в большой стакан испанского вина и подала его своей госпоже. В моменты сильного возбуждения герцогиня охотно прибегала к помощи вина или даже более крепких напитков. Она опрокинула его за один прием, почувствовала себя лучше и посмотрела на служанку.
– Все это, кажется, тебя не волнует. У тебя есть какие-либо идеи?
– Мне кажется, – ответила Нанон совсем спокойно, – что почивший герцог был не единственным внуком короля Генриха IV, за которого мадам едва не вышла замуж. Вы могли бы быть герцогиней Савойской… возможно, но не должны ли вы прежде стать королевой Англии? Почему бы нам не попытаться найти убежище у короля Карла II? Когда он вновь увидит госпожу герцогиню, он вспомнит о своей прежней страсти к вам, в этом я уверена!
Пока Нанон продолжала говорить, озабоченность постепенно сходила с лица Гортензии. После некоторого раздумья она, наконец, сказала: