Можно себе представить, с каким ликованием рыцарь Белой розы встретил известие об этом позоре! Не теряя времени, он, в свою очередь, сел на корабль и отправился в Англию, решив, что для него настала пора самолично предстать перед добрым народом своего набожного кузена.
И вновь кардинал Кемп, первым почувствовав угрозу, сумел разрядить обстановку. Ему удалось убедить Ричарда Йорка, что английский народ еще не готов свергнуть своего короля, и тот решил наблюдать за ходом событий из фамильного замка Фатерингей. А злосчастный Сомерсет между тем не нашел ничего лучшего, как вернуться в столицу.
Именно тогда Маргарита упустила самый верный и, быть может, единственный шанс завоевать расположение своего народа. Нормандский разгром вызвал в стране бурю гнева, и все англичане жаждали мести. Едва лишь Сомерсет прибыл в Лондон, парламент устроил над ним суд: его лишили командования и приговорили к тюремному заключению в Тауэре.
К несчастью, прежде чем предстать перед высшим трибуналом своей страны, Сомерсет сумел повидаться с королевой и убедить ее в совершенной по отношению к нему несправедливости. Обольстительный и ловкий во всем, что касалось женщин, он внушил Маргарите, что стал жертвой обстоятельств, а главной причиной всех свалившихся на него несчастий была его любовь к ней.
– Теперь у вас остался лишь один защитник, мадам! – заявил Сомерсет. – Только на меня вы можете опереться, а уступив парламенту, сыграете на руку моим и вашим врагам…
Этот весьма зыбкий довод оказал неотразимое действие. Сердце королевы дрогнуло. Она внимательно выслушала его… и поверила. Поверила настолько, что приказала немедленно отменить решение парламента, однако даже этого ей показалось недостаточно. Через несколько дней Сомерсет был назначен… главнокомандующим всеми английскими войсками!
Это был какой-то дурной сон; стерпеть подобное англичане не могли. И тогда Ричард Йорк сбросил маску, которая уже давно его тяготила: он прибыл из Ирландии не для того, чтобы спокойно смотреть на возвышение Сомерсета. Покинув Фатерингей, он вернулся в свой лондонский дворец и принялся за дело.
Для королевской четы наступили тяжелые времена. С каждым днем положение ухудшалось, пока не наступил тот зловещий вечер 6 января 1451 года, когда Генрих, заняв место за столом, услышал от своего сенешаля, что ужина сегодня не будет, ибо поставщики двора, которым не платили уже очень давно, отказались поставлять продукты в Вестминстер.
Король, никогда не терявший терпения и добродушия, лишь пожал плечами.
– Значит, будем поститься! – объявил он. – И вознесем молитву господу, чтобы не слишком страдать от голода.
Он спокойно отправился в свою часовню, а королеву обуял страшный, хотя и бессильный гнев.
– Негодяи! Отказать своему государю в куске хлеба! И вы по-прежнему будете уверять, милорд, будто эти люди любят короля? Меня они ненавидят, я это знаю, но он… Подданные называют его добрым и славным королем. Чего же они хотят добиться, обрекая его на голодные муки?!
Лорд-сенешаль Уоллингфорд низко склонился перед Маргаритой, не смея взглянуть ей в глаза.
– Они хотят, чтобы король изгнал герцога Сомерсета, мадам, – пробормотал он. – Люди говорят, что он бездарен и от него пошли все беды… Народ ропщет!
– Глупости! Народ не стал бы роптать, если бы его не подстрекали, милорд! И пусть не надеются на то, что мы вышлем милорда Сомерсета! Разве вы забыли, что, кроме короля, он – единственный Ланкастер? Или вы хотите, чтобы король оказался в руках Ричарда Йорка и его клики? Они давно точат зубы на герцога, который слишком благороден, чтобы ответить им тем же! Уж лучше я умру здесь от голода, но с короной на голове!
Возразить было нечего, и лорд Уоллингфорд настолько хорошо это понял, что без лишних слов удалился, предоставив королеве гневаться в одиночестве. Она долго кружила по комнате, останавливаясь перед окном лишь для того, чтобы бросить взгляд на заиндевевшие деревья. В тот вечер было ужасно холодно. Ни единого звука не доносилось извне – даже шагов часовых не было слышно, ибо густой снежный ковер заглушал все звуки. Кроме того, поднялся туман, накрыв собою Вестминстер, который казался теперь еще более унылым и заброшенным.
«Деньги! – думала королева. – Нужно достать денег, иначе наши собственные солдаты продадут нас за бочку пива и свиной окорок».
Она быстро подошла к сундуку, стоявшему в углу комнаты, и, открыв его, извлекла на свет шкатулку ручной работы, где хранились ее драгоценности. Несомненно, кто-нибудь из ломбардских торговцев даст ей за них золото, в котором так отчаянно нуждается король. Она уже собиралась позвать одну из своих служанок, чтобы послать ее в Сити, но внезапно дверь отворилась и на пороге возникла девушка, тут же присевшая в глубоком реверансе. Это была единственная француженка, оставшаяся при Маргарите после ее замужества. Ее звали Алисон, она была родом из Лотарингии и с детских лет находилась в услужении у маленькой принцессы.
– Мадам, – в явном смущении произнесла она, – в приемной ожидает один сеньор… Он умоляет вас принять его.
– Кто же это? Ты его знаешь?
– Да… и я сомневаюсь, что вы будете ему рады. Дело в том, мадам, что это граф Уорвик!
Маргарита решила, что ослышалась.
– Уорвик? Ты уверена?
– Конечно, мадам! Это именно он… и он говорит, что королева должна выслушать его…
Маргарита, покраснев от гнева, почувствовала, как бешено заколотилось ее сердце.
– И он осмелился! – сквозь зубы проговорила она. – Может быть, ему хочется полюбоваться, как мы выносим навязанный нам пост? Что ж, пусть смотрит! Впусти его! – приказала она служанке, которая тут же исчезла.
Королева расположилась в похожем на трон высоком кресле черного дерева, которое стояло в глубокой амбразуре окна. Положив ноги на бархатный пуфик, она спрятала руки в широких рукавах своего атласного платья, отороченного мехом горностая. Ей хотелось согреться и одновременно скрыть дрожь, поскольку этот дерзкий визит пробудил в ней ярость, с которой она боялась не совладать. Ричард Невилл, граф Уорвик был племянником и крестником герцога Йорка, а кроме того – самым пылким его сторонником и самым преданным советником. Маргарита не знала, кого ненавидит больше – дядю или племянника.
Вошедший в комнату мужчина был молод и хорошо сложен. Его худое жесткое лицо казалось вырезанным резцом скульптора, а в бездонных черных глазах полыхало пламя. Высокий и стройный, он отличался элегантностью и своеобразным щегольством: его черный бархатный колет был украшен только тяжелой золотой цепью.
Остановившись в нескольких шагах от кресла королевы, Уорвик преклонил колено, молча ожидая ее первых слов.
– Вы пожелали видеть меня, милорд, – холодно произнесла Маргарита после длительной паузы. – Вы меня видите! Вы пожелали говорить со мной… я вас слушаю, говорите!
Ничуть не смущаясь тем, что ему не предложили подняться, Уорвик устремил взгляд своих черных глаз на королеву.