Пожирая мясо, я размышлял. Она вдруг вспомнилась мне совсем в иной одежде: в бальном платье зеленого цвета — такого, каким бывает море на глубине, — с длинной пышной юбкой, с обнаженными плечами. Звучала музыка, вокруг танцевали, слышались голоса… Сам я был в черном с серебром…
Видение исчезло. Но это явно было воспоминание из реального прошлого. Я знал это, я был в этом уверен. Проклятие! Я никак не мог восстановить картину во всей полноте. Что она в том зеленом бальном платье говорила тогда мне, одетому в черное и серебряное, ночью, полной музыки, танца и голосов?..
Я налил ей и себе еще пива и решил проверить себя.
— Помнится, однажды ночью. Ты еще была в зеленом платье, а я, как всегда, в своих цветах… Все тогда казалось прекрасным, и музыка играла…
Ее взгляд вдруг стал задумчивым, щеки порозовели.
— Да, — промолвила «сестра». — То были дни… Так ты действительно ни с кем не встречался?
— Слово чести, — произнес я торжественно, к чему бы это ни относилось.
— Положение значительно ухудшилось, — сказала она. — Из Теней появляется столько ужасного, что и представить себе было невозможно.
— И?..
— И у него по-прежнему множество проблем, — договорила Эвелин.
— Неужели?
— Ну конечно! И он, разумеется, захочет узнать, на чьей ты стороне.
— Да на той же!
— Ты хочешь сказать?..
— Во всяком случае, пока, — быстро добавил я. Может быть, слишком быстро, потому что глаза ее вдруг изумленно расширились. — Я ведь все еще не полностью представляю себе расстановку сил.
Что бы это ни значило, пусть думает.
— Ах вот как.
Мы наконец покончили с бифштексами, остатки кинули псам.
Потом мы пили кофе, и во мне вдруг проснулись братские чувства. Но я подавил их.
— А как остальные? — спросил я. Это могло означать все, что угодно, но звучало вполне безобидно.
На секунду у меня, правда, возникло опасение, что она спросит, кого конкретно я имею в виду. Но она ничего не спросила, а откинулась на спинку кресла и проговорила, глядя в потолок:
— Как обычно. Ни от кого никаких известий. Ты, вероятно, поступил умнее всех. Мне, во всяком случае, это нравится. Но разве можно забыть?! Честь, славу?..
Я опустил глаза, так как не знал, что они должны в такой момент выражать.
— Невозможно, — сказал я. — Забыть об этом невозможно.
Последовало долгое и какое-то напряженное молчание. Потом она спросила:
— Ты меня ненавидишь?
— Конечно же, нет, — ответил я. — Как же я могу, памятуя обо всем, что ты для меня сделала?
Это, казалось, ее успокоило. Она опять улыбнулась, показав очень белые зубы.
— Спасибо тебе. Что бы ни случилось, ты всегда джентльмен.
Я с улыбкой поклонился:
— Ты мне льстишь.
— Едва ли, — сказала она. — Памятуя обо всем, что ты для меня сделал.
Тут я почувствовал себя неуютно.
Гнев мой все еще пылал в груди. Интересно, подумал я, а она знает, против кого этот гнев должен быть направлен? Я чувствовал, что знает. И боролся с искушением спросить ее об этом напрямик. Искушение удалось подавить.
— Ну хорошо. А что ты намерен делать теперь? — спросила она наконец.
Я был к этому вопросу готов и тут же ответил:
— Ты, конечно, мне не поверишь…
— Конечно. Как мы можем?
Я отметил это «мы».
— Что ж. Пока что я намерен оставаться у тебя, где ты сможешь присматривать за мной непосредственно.
— А потом?
— Потом? Посмотрим.
— Что ж, разумно, — кивнула она. — Весьма разумно. И ты к тому же поставишь меня в двоякое положение.
Я сказал так только потому, что мне просто некуда было идти, а денег, заработанных шантажом, надолго не хватило бы.
— Конечно, — продолжала Эвелин, — ты можешь оставаться у меня. Но должна тебя предупредить, — и она ткнула пальцем в какой-то предмет, висевший у нее на шее, который я принял было за кулон. — Это свисток для собак. Ультразвуковой. Вот Доннер и Блицен, а еще у них есть четыре брата, все приучены заботиться о надоедливых людях и на сигнал мой реагируют мгновенно. Так что не вздумай совать нос куда не следует. Перед моими псами не устоишь даже ты. Ведь именно благодаря этим собачкам в ирландских лесах перевелись волки.
— Знаю, — сказал я. И действительно, я это знал.
— Хорошо, — продолжала она. — Эрику будет приятно думать, что ты мой гость. И он, наверное, перестанет тебя преследовать. Ведь ты именно этого и хочешь, n'est-ce-pas? [2]
— Oui, [3] — ответил я.
Эрик! Я знал какого-то Эрика, и это имело значение. Когда-то давно. Но тот Эрик, которого я знал, все еще был где-то здесь, и вот это было действительно важно.
Почему?
Я его ненавидел, вот почему. Ненавидел так сильно, что готов был убить. Может быть, даже пытался.
Но, кроме этого, нас с ним связывало что-то еще. Тем, что мы… родственники?
Да, точно. Обоим нам не нравилось, что мы братья. Я вспомнил, наконец я вспомнил… Огромный, могучий Эрик, борода вся мокрая и кудрявая, а глаза — как у Эвелин!
Меня потрясли эти проснувшиеся воспоминания, в висках застучала боль, от затылка к шее разлилась горячая волна. Но выражение моего лица оставалось неизменным. Я лишь позволил себе лишний раз затянуться сигаретой да отхлебнул еще глоток пива. Итак, Эвелин действительно оказалась моей сестрой! Только звали ее вовсе не Эвелин, как именно — не помню, но точно не Эвелин. Осторожнее, сказал я себе. Не надо вообще называть ее по имени, пока не вспомнишь.
Ну а сам я? Кто я такой и что со мной происходит?
И внезапно меня осенило: Эрик имеет какое-то отношение к той автокатастрофе! Я должен был в ней погибнуть, но выжил. Значит, это он все подстроил? А Эвелин работает с ним, это она платила «Гринвуду», чтобы меня держали в отключке. Конечно, лучше, чем смерть, хотя…