«Родина и честь. За это не страшно…» – отрывисто не додумал Денис и отвернулся к воде, чтобы не показывать новому знакомому глаз.
Войко лениво дотянулся до своих штанов и достал пачку сигарет – синюю, с белой надписью «Герцеговина Флор» – и зажигалку. Денис с интересом и недоумением наблюдал, как его новый знакомый, ловко выбросив из пачки коричневую палочку – неуловимым движением кисти, – поймал ее зубами, запалил и с явным удовольствием затянулся. Выдохнул струйку дыма – сладковато пахнущего, синеватого. Покосился на Дениса и протянул пачку:
– Хочешь?
– Не, спасибо… – Денис опасливо отодвинулся. – Ты куришь?
– У нас почти все курят, – Войко снова выцедил из ноздрей уже две струйки.
– А у нас почти никто, – Денис продолжал наблюдать за этим процессом, испытывая острейшее желание попробовать.
Мальчишки долго сидели молча. Войко курил, потом сунул в трещину плиты окурок. Денис смотрел, как с запада над проливом идет туча, потом поднялся:
– Давай одеваться и пошли, сейчас будет дождь…
…Дождь их все-таки достал – теплый и бурный, с ветром. Улица, по которой они мчались, за секунду превратилась в бурлящую белую реку, и мальчишки, чувствуя, как у них из-под ног вырывает землю, с хохотом влетели в какой-то полуразрушенный дом, где в подвале Войко, оказывается, содержал «базу».
Пока Войко переодевался, превращаясь во вполне обычного мальчишку, а Денис выжимал одежду, дождь кончился и стало душно, жарко и туманно – от земли, как от мокрой тряпки под утюгом, перли вверх испарения.
Войко как-то притих и поскучнел и, когда Денис показал ему свой дом и повторил приглашение заходить завтра, серб только кивнул, бросил: «Ну, пока», – и зашагал по улице…
…На следующий день Денис мучился с самого утра. А вдруг Войко не придет?! Он, Денис, даже не спросил его адрес, постеснялся. Поди найди в четвертьмиллионном городе одного-единственного мальчишку! Нет, конечно, найти можно, тем более такого необычного – серба. Но найдешь, а дальше что? Вдруг Войко и не хочет больше знаться с Денисом. Глупо получится и… и стыдно.
Он так и метался. С утра и до полудня. Поминутно бегал к окнам, выскакивал на улицу. Перебирал все, что хотел показать Войко. И уже совсем отчаялся, когда мама вдруг сказала, заглядывая в комнату:
– Дениска, а к тебе какой-то мальчик. Я такого не знаю.
– Мам! – Денис метнулся мимо нее – наружу.
Но Войко, оказывается, уже вошел в коридор и стоял там, оглядываясь. Денис затормозил и смущенно улыбнулся.
А Войко улыбнулся тоже и сказал, поправив на плече сумку:
– Вот, я пришел…
Сумка – это все, что осталось в нем от вчерашнего. Войко совсем не был похож на себя, в черной жилетке поверх белой рубашки, в черных брючках, в черных туфлях… И Денис, еще больше смутившись, сказал:
– Ну, это… проходи…
…Когда через полчаса Валерия Вадимовна, мучившаяся удивлением и любопытством – уж больно не похож был на приятелей сына этот аккуратный тоненький мальчик, говоривший с приятным акцентом, – уже совсем собралась «невзначай» заглянуть в комнату Дениса, там ахнуло, бухнуло – и женщина, быстро вошедшая на шум, увидела, что аккуратный гость сыночка, пробравшись ползком за двумя опрокинутыми креслами, как раз размахивается, чтобы метнуть в Дениса, сидящего за письменным столом, муляж гранаты. По столу были разбросаны разные мальчишеские сокровища, а на постели явно проходил чемпионат по вольной борьбе (вообще-то это была борьба «рванье за надлакитцу», как позже объяснил Войко, и именно ей он учил нового русского друга).
В общем, все было нормально.
Валерия Вадимовна кашлянула и сказала строго:
– Ну вот что, юноши…
… – А ты завтра придешь? – спросил Денис, когда они – уже в сумерках – шли по улице.
– Приходи ты ко мне, – предложил Войко. И Денис просиял:
– Ага, я приду!
Вот так они и стали дружить.
Пришла осень, потом зима, весна, лето… И снова – осень, зима, весна, лето… И опять – осень, зима, весна, лето… Кстати, Денис знал, что еще два года – и семья Караджичей вернется в Београд. Но два года – это уйма времени. Это почти столько, сколько они уже дружили, а дружили они вечность. Так казалось обоим. Да и потом – они к тому времени как раз закончат школу и будут почти взрослыми. Во всяком случае, им исполнится по шестнадцать, и они смогут сами распоряжаться собой. Нет, ни Войко не передумал стать косморазведчиком, ни Денис – офицером ОБХСС. Но оба училища – в Рязани. Так что ж думать о расставании? Тем более что обе семьи – так получилось – тоже сдружились, хотя первый раз родители встретились друг с другом, когда разыскивали – через полмесяца после знакомства чад – этих самых чад, которые решили посмотреть, как выглядят Балтийские острова с развалинами древнего Дальринга, и, пробравшись вместе с грузом в транспортный самолет… ну и так далее. Поскольку выяснить, кто был зачинщиком, не удалось, выпороли обоих одинаково. Ну а дальше было первое приглашение на совместный праздник (это был День Солнца) и еще, и еще, вплоть до прошлогодних двух недель в июле, вместе проведенных Третьяковыми и Караджичами на Урале, в горах.
Мальчишки менялись – в смысле росли, но, как казалось родителям, ничуть не умнели. Сами они так не считали. Да и, пожалуй, делали в жизни не больше глупостей, чем любые другие мальчишки. Когда же оба стали пионерами, то их глупости обрели твердую идеологическую основу. Попробуй запрети «ребенку» явиться домой в три утра, если он ясно и точно рапортует, что они собирали стереоколлекцию для пионеров Тегерана. Или как отнестись к тому, что сын трое суток напролет пропадает в Кольцевой, если было официально сказано – отряд работает на разборке завалов?..
…Денис грустно улыбнулся и вошел в ворота школы…
…Хотя пионерский отряд и располагался в здании школы – к школе как таковой он не имел никакого отношения. Пионерами в Русской Империи была примерно треть мальчишек и четверть девчонок десяти-шестнадцати лет; остальные почти все хотели этого неистово, но отбор был очень серьезным, учитывалась масса критериев. Поэтому в отрядах имени Жени Арефьева и Лены Тарьянен [3] были мальчишки и девчонки со всего юга Петрограда, в большинстве своем даже учившиеся не в пятой школе.