Теплый, сонный ветер пытался запихнуть в окно охапку листьев. Вольф, словно зачарованный, следил, как раскачивающаяся ветка время от времени пропускает внутрь клин дневного света. Безо всякой причины он вздрогнул и, опершись руками о край письменного стола, привстал. По ходу дела скрипнул дощечкой паркета и в качестве компенсации бесшумно прикрыл за собой дверь. Спустившись по лестнице, он очутился снаружи, и вот уже нога его коснулась узкой кирпичной дорожки, обсаженной с двух сторон крапивой двубортной; дорожка вела через местную красную траву в Квадрат.
В ста шагах от него машина кромсала небо всей своей серой стальной конструкцией, расчерчивала лазурь нечеловеческими треугольниками. Рядом с машиной, как большущий табачного цвета майский жук, копошился комбинезон Ляписа Сапфира, механика. Комбинезон был надет на Сапфира. Вольф издали окликнул его, майский жук выпрямился и отряхнулся.
Он встретил Вольфа в десяти метрах от аппарата, и дальше они пошли вместе.
— Вы пришли ее проверить? — спросил Ляпис.
— Пора, мне кажется, — сказал Вольф.
Он взглянул на аппарат. Клеть была поднята, и между четырьмя коренастыми опорами зиял глубокий колодец. Там в должном порядке размещались собственно разрушающие элементы, они станут прилаживаться друг за другом по мере вхождения машины в ритм.
— Лишь бы все обошлось без сучка без задоринки, — сказал Вольф. — В конце концов, она может и не выдержать. Все рассчитано тютелька в тютельку.
— Если такой машине в тютельку попадет только один сучок, — проворчал Сапфир, — я берусь выучить тарабаскский и всю оставшуюся жизнь буду говорить только на нем.
— Я его тоже выучу, — сказал Вольф. — Тебе же надо будет с кем-нибудь поговорить, а?
— Шутки в сторону, — сказал возбужденный Ляпис. — Тарабаскский от нас никуда не уйдет. Ну что, запустим? Я позову вашу жену и Хмельмаю. Нужно, чтобы они это видели.
— Да, нужно, чтобы они это видели, — без убеждения повторил Вольф.
— Я на мотороллере, — сказал Сапфир. — Вернусь через пару минут.
Он оседлал крохотный мотороллер, который с грохотом тронулся с места и затрясся по кирпичной дорожке. Вольф остался посреди Квадрата один-одинешенек. В нескольких сотнях метров от него высились ровные, четко очерченные стены из розового камня.
Среди красной травы Вольф стоял перед машиной и ждал. Уже много дней, как перестали забредать зеваки, они берегли силы на официально назначенный день торжественного пуска, а пока предпочитали ходить в «Эльдораму» глазеть на полоумных боксеров и укротителя ядовитых крыс.
Тихо блестело довольно низкое Небо. Сейчас можно было, взобравшись на стул, потрогать его пальцем; но достаточно одного порыва, одного дуновения ветра — и оно сожмется, втянется в себя и поднимется в бесконечность…
Вольф подошел к пульту управления и плотно прижал к нему ладони, проверяя его на прочность. Как обычно, он держал голову чуть наклонно, и его твердый профиль четко вырисовывался на менее прочной жести контрольного шкафа. Ветер облеплял его тело рубашкой из белого полотна и синими брюками.
Слегка взволнованный, он стоял и ждал Сапфира. Вот так просто все и началось. День был похож на другие, и только очень тренированный наблюдатель смог бы различить тончайшие, схожие с золочеными кракелюрами прожилки, метившие лазурь точно над машиной. Но задумчивые глаза Вольфа грезили среди красной травы. Время от времени из-за прилегающей к дороге западной стены Квадрата раздавалось мимолетное эхо проезжающего мимо автомобиля. Звуки разносились далеко: был выходной день, и люди скучали в тишине.
Потом по кирпичной дороге заикал движок мотороллера; прошло несколько секунд, и Вольф, не оборачиваясь, почувствовал рядом с собой запах светлых духов своей жены. Он поднял руку и нажал пальцем на пусковую кнопку. С нежнейшим посвистом завертелся мотор. Машина вибрировала. Серая клеть заняла свое место над колодцем. Никто не двигался. Сапфир держал Хмельмаю за руку, а она прятала глаза за решеткой желтых волос.
Все вчетвером они разглядывали машину; раздался резкий щелчок: это вторая деталь, зацепленная зубцами головного элемента, заменила его в основании клети. Негнущийся маятник колебался бесперебойно, без толчков. Мотор вошел в режим, а выхлоп выскреб в пыли длинную канавку.
— Работает, — сказал Вольф.
Лиль прижалась к нему, и сквозь полотно своих рабочих брюк он почувствовал линию резинки на ее бедрах.
— Ну что, — сказала она, — отдохнешь теперь несколько дней?
— Надо идти дальше, — сказал Вольф.
— Но ты же сделал все, что они тебе заказали… — возразила Лиль. — Дело сделано.
— Нет, — сказал Вольф.
— Вольф… — пробормотала Лиль. — Тогда… никогда…
— После… — сказал Вольф. — Сначала…
Он заколебался, потом продолжил.
— Как только она будет обкатана, — сказал он, — я ее испытаю.
— Что же ты хочешь забыть? — насупившись, сказала Лиль.
— Когда ничего не вспоминаешь, — ответил Вольф, — это, конечно, совсем другое дело.
Лиль не отставала.
— Ты должен отдохнуть. Да и мне бы хотелось побыть пару дней со своим муженьком… — негромко сказала она исполненным пола голосом.
— Я не против того, чтоб побыть с тобой завтра, — сказал Вольф. — Но послезавтра она уже достаточно приработается, и нужно будет ее испытать.
Рядом с ними, обнявшись, замерли Сапфир и Хмельмая. Он впервые осмелился прикоснуться губами к губам своей подруги и теперь смаковал их малиновый вкус. Он закрыл глаза, и урчания машины хватило, чтобы унести его прочь. А потом он посмотрел на губы Хмельмаи, на ее глаза с приподнятыми уголками, как у полукозочки-полупантеры, и вдруг почувствовал чье-то присутствие. Не Вольфа, не Лиль… Кого-то постороннего… Он оглянулся. Рядом с ними стоял человек и внимательно глядел на них. Сердце Ляписа подпрыгнуло в груди, но сам он не шелохнулся. Он подождал немного, потом решился провести рукой по векам. Лиль и Вольф разговаривали, он слышал их голоса… Он сильно надавил на свои глаза и, увидев ослепительные пятна, вновь их раскрыл. Никого. Хмельмая ничего не заметила. Она так и стояла, прижавшись к нему, почти безучастная… да он и сам ничуть не задумывался раньше над тем, что они делали.