– Но ведь… – Он запнулся, но я понял, что хочет сказать американец.
– Да, мы все все равно умрем… Но я человек. И не собираюсь умирать без борьбы. Я считаю, Юджин, что даже за короткую жизнь надо бороться. Изо всех сил. Я боролся. И буду бороться. А ты решай для себя. Это легко – решить. Делать – вот что трудно. Очень.
– Ты будешь меня учить? – спросил Юджин.
– Время, – развел я руками. – Но Сергей тебя научит даже большему, чем умею я. Значит, ты решил?
– Решил, – кивнул тот.
Мертвой свастикой в небе орел повис.
Под крылом кричат ледяные ветра…
С. Калугин
Снег пошел ночью, когда мы с Сергеем спали недалеко от широкого черного ручья. Собственно, на это походило еще со вчерашнего утра, когда мы вышли из лагеря – небо наглухо зашторило сплошным пологом туч густо-свинцового цвета. День прошел в глухой тишине, а ночью, проснувшись, я увидел, как медленно падают крупные хлопья. «Снег», – подумал я и, плотнее завернувшись в плащ, уснул снова…
Когда я проснулся утром, снег уже перестал, но небо по-прежнему было цвета свинца. Гладкие гранитные валуны снег то ли не сумел покрыть, то ли они обтаяли, но в остальных местах он лежал ровным покровом. Мой плащ по краю прихватило к земле морозом. Я с треском отодрал его и сел.
Было не так уж и холодно – градуса два мороза, не больше. На снегу лежали куртка и сапоги Сергея, он сам сидел на одном из валунов на корточках и умывался.
Отпихнув плащ, я стащил куртку и, подойдя к Сергею, присел рядом. Поболтал рукой в воде, сказав:
– Доброе утро.
– Доброе. – Он фыркнул, последний раз плеснул себе в лицо водой и поднялся в рост, потянувшись. – Ночью подходили волки, два раза.
– Чего же не разбудил? – Я плескал водой на плечи. Сергей бомбардировал воздух серией молниеносных ударов и пожал мускулистыми плечами:
– Зачем? Они не особо нахальничали… Еще одного оленя сегодня завалим – и назад, – он посмотрел в ту сторону, где стояли запорошенные снегом сани, передернулся: – Пойду оденусь и костер разведу. Умывайся скорей…
Снег снова пошел – в тот момент, когда я, застегивая куртку, подсел к костру, который развел Сергей. Пахло оттаивающим копченым мясом.
– Лук будешь? – спросил он, с хрустом рассаживая складником крупную луковицу в золотистой чешуе.
– Давай. – Я переместился на брошенный поверх валуна сложенный вдвое плащ. Два или три крупных волка сидели метрах в ста на другом берегу ручья, поглядывали на волокушу и на нас. Я сделал вид, что целюсь в них из пальца. Звери даже не пошевелились. Я задумчиво поинтересовался: – Если их станет больше, как думаешь – нападут?
– А, не знаю, – отмахнулся Сергей. – Ну что, я пойду или ты на месте посидишь?
– Ш-ютынык, – с акцентом ответил я, застегивая ремни. – Я пойду, конечно… Вот блин, надо было лыжи с собой взять или хоть снегоступы. Часа через четыре вернусь… – Я передернул плечами и сообщил: – Ненавижу холод…
Около того места, где ручей делал петлю, а берег поднимался, я вскарабкался на откос по валунам и довольно хмыкнул. Олени паслись на опушке рощи, метров за триста от меня. Было полное безветрие, снег все падал. Волчья стая – штук семь – рысила туда-сюда между мною и стадом. Тоже дожидались своего… Олени гребли снег, наклоняли головы к серо-зеленым обнажавшимся проплешинкам. Стадо медленно переползало в мою сторону. Я посмотрел вдоль реки – вон там они выйдут к воде – и, присев между двух камней, глубже надвинул капюшон. Предстояло ждать.
Метрах в ста от меня колебалось пятно серого тумана. Я с трудом отвел от него взгляд, медленно вытянул ноги. Снег падал, пушистый, казавшийся теплым. По серому небу, тяжело взмахивая крыльями, пролетели несколько больших воронов.
Мне было тоскливо и хотелось домой. В смысле – туда, где все наши.
Олени приближались, я их слышал уже и достал метательный нож. Снял крагу, сунул правую руку в левый рукав, чтобы не замерзла. Я ждал, что подойдут волки. Но они не подошли – скорей всего, учуяли меня издалека и решили не связываться. Почему-то подумалось: а ведь можно, в принципе, сделать из одного метательного ножа дротик… Правда, я не учился их метать, так что вряд ли поначалу будет много пользы.
Первые олени появились на берегу ручья. Цокали по камням, входили в воду, наклонялись к ней, пили, поднимали головы, снова пили… До меня доносило резкий теплый запах. Ближайший олень оказался метрах в пятнадцати от меня, и я, больше не скрываясь, резко вскочил, сделал по камням несколько больших прыжков и в последнем метнул нож в уже бросившегося в сторону оленя.
Стадо уносилось прочь. «Мой» тоже делал прыжки по камням, но на пятом или шестом его неожиданно повело вбок, и он рухнул в снег, забрызгивая его своей кровью, струей бившей из-под ушедшего в шею, в сонную артерию, ножа. Олень пытался еще подняться, но я уже был рядом и, перехватив корону рогов, оттянул голову назад, движением даги перерезая горло на всю ширину.
Кровь шарахнула в снег, вскипая с шипением, протаивая его до земли. Я, бросив дагу, несколько раз быстро подставил горсть, схлебывая с нее густую, с тяжелым темным запахом жидкость. Вытер руки и лицо снегом, засучил рукава и, выдернув метательный нож из шеи оленя, занялся разделкой туши.
Вот странность. Сколько лет я здесь кукую – а к разделке привыкнуть не могу. Мерзкая работа, а главное – руки потом долго и непередаваемо воняют. А уж как разит содержимое желудков жвачных!..
Но тошная работа или нет, а делать я ее научился хорошо. Сноровисто работая метательным лезвием, я «разбирал», как это называется, тушу оленя по суставам, снимая мясо с костей и укладывая в шкуру. При этом я не забывал поглядывать по сторонам на предмет волков, которым я, кажется, запорол охоту. Если они и обиделись, то претензий не предъявляли.
Снег перестал почти одновременно с тем, как я закончил работу. Потом долго оттирался холодной водой с песком, пока не замерз. Отмылся дочиста, но от запаха, конечно, избавиться не удалось.
Мяса получилось много, на себе особо не потащишь, особенно по снегу. Зато можно было тянуть, и я начал, вздыхая, пристраивать лямки из ремней…
Получилось неплохо, но волочь груз по камням вниз-вверх было неудобно, и я зашагал стороной от ручья. Снег пошел снова, я думал, шагая, что Сергей, наверное, приготовил уже поесть, а после обеда мы отправимся в обратный путь и завтра утром, если пораньше встанем, доберемся до дома.
Впереди на снегу чернели точки, они трепыхались, метались и вспархивали. Вороны дерутся над падалью… Похоже, волкам все-таки повезло. Когда я подошел, вороны стали нехотя вспархивать, перелетать подальше, недовольно и назойливо каркая.
И тогда я увидел, над чем они дрались.
Чертыхнувшись, я сбросил с плеч самодельные лямки и откинул капюшон. Конечно, а чего я еще ожидал?