Совсем тихо стало, а в комнате не было даже и часов-ходиков, чтоб оживить тишину.

Вася присел на краешек стула и тревожно стал разглядывать картину «Три богатыря».

Пристально смотрел с картины Илья Муромец, поставив над глазами ладонь козырьком.

«Что ты делаешь в чужом доме, Вася? — спрашивал вроде Илья. — Зачем влез ты в эту историю?»

«Глупо, Вася, глупо», — говорил будто бы и Добрыня, равнодушно взглядывая в окно, где виднелись яблони и ульи между ними.

Алёша Попович глядел печально. Единственный из троицы, он, кажется, Васю жалел.

Скрип-скрип… заскрипело что-то на улице. Это запели ступеньки, и у Васи охладело сердце.

На крыльце послышались шаги.

Глава седьмая
Йод из Тарасовки

Медленно-медленно приоткрылась дверь, и тут же сердце Васино ахнуло и полетело куда-то в глубокий колодец. Вася — хлоп-хлоп — прихлопнул его ладонью, пытался удержать на месте, но не сумел.

Дверь распахнулась пошире, и стал виден человек в сером костюме, а Вася уже и сообразить не мог, кто это.

— Жив? — спросил капитан, прикрывая дверь.

Вася молчал. Он всё ещё соображал, как же это так: улез на чердак, а вошёл в дом с улицы?

— Видишь, какие дела, — сказал Болдырев, — через люк над печкой неизвестный попал на чердак, а к чердаку с той стороны дома приставлена лестница. По ней он и ушёл.

— Куда ушёл?

— Откуда я знаю! — сказал Болдырев и махнул рукой.

И вот, когда Болдырев махнул рукой, Вася наконец успокоился, сердце его шмыгнуло на своё законное место, точь-в-точь кошка, которая вбегает в дом с мороза и первым делом — на печку.

— Что же будем делать? — бодро уже спросил Вася. — А! — сердито сказал Болдырев. — Упустили! Теперь его не найдёшь! А тебя кто просил влезать со своими «водопроводчиками»? Кто?

— Не знаю.

— «Водопровод хотим починить!» — передразнил Болдырев. — Если ещё раз сделаешь что-нибудь без разрешения, пиши пропало.

— Пишу, — сказал Вася, моргнув.

Капитан прошёлся по комнате, заглянул зачем-то ещё раз под кровать. Потом взял с подоконника пепельницу, сделанную в виде фиолетовой рыбки, и стал рассматривать окурки-бычки, которые лежали в ней.

Вынув из кармана целлофановый пакетик, капитан аккуратно сложил туда окурки.

С удивлением смотрел Вася на такие действия.

Капитан тем временем открыл тумбочку, стоящую у кровати. В тумбочке тоже не нашлось ничего особенного. Болдырев вынул мыло, повертел его в руках — «Детское», потом достал бритву. Бритва как бритва — безопасная. За бритвой показался из тумбочки маленький пузырёк тёмно-коричневого стекла.

Болдырев принялся рассматривать этот пузырёк, крутя его в пальцах.

— Как думаешь, — спросил он, — что это?

— Йод, — сказал Вася. — Каким раны мажут.

— Откуда он?

— Из тумбочки.

— Прочти этикетку.

На этикетке было написано: «Тарасовская аптека. Настойка йода».

— Ну и что? — спросил Вася.

— Ничего, — ответил Болдырев. — Йод из Тарасовки.

— Ну и что?

— «Что» да «что»! — рассердился Болдырев, засовывая пузырёк в карман. — Запомни, и всё! Может пригодиться.

— Да зачем нам йод? Пуля-то мимо пролетела.

Болдырев открыл рот и, видимо, хотел сказать что-то сердитое, но вдруг закрыл рот и приложил к губам палец:

— Т-ш-ш-ш…

На крыльце послышались шаги.

Глава восьмая
Рашпиль

Ступеньки перестали скрипеть — человек на крыльце остановился.

— Ox, — сказал он, отдуваясь.

Потом донеслось звяканье ключей и бормотание:

— Хлеба взял, соли взял, бутылку взял. Надо было бы воблы взять, да где ж её возьмёшь?

Он замолчал и всё звенел ключами, никак, видно, не находя подходящего.

— Что это? — послышалось вдруг на крыльце, и в дырке от пули что-то зашебаршилось.

В неё всунулся заскорузлый палец, и Васе захотелось схватить его, но палец, покрутившись, ушёл обратно.

— Воры! — закричал человек на крыльце. — Дырку просверлили!

Дверь распахнулась, и в комнату влетел человек. Он выскочил на середину комнаты, размахивая сумкой-авоськой и тяжело сопя, и тут же у Васи над ухом грянуло:

— Р-Р-РУКИ ВВЕР-Р-РХ!

Вася даже не понял, что это крикнул Болдырев, — таким страшным показался капитанский голос. Он рявкнул с силою пароходной сирены. От этого ужасного и неожиданного звука человек выронил авоську, ахнула об пол бутылка, а руки вошедшего вздёрнулись вверх так резко, будто он хотел подтянуться на турнике.

Болдырев тут же подошёл к нему сзади и, похлопав его по карманам, вытащил оттуда ключи и пачку папирос «Беломор».

Не опуская рук, вошедший обернулся. И лицо-то его оказалось знакомым — рябое, изъеденное оспой.

«Стекло! — вспомнил Вася. — Двойное бэмское!»

— Рашпиль! — сказал Болдырев. — Старый знакомый! Можешь опустить руки.

Стекольщик по прозвищу Рашпиль опустил руки. Глаза его были глубоко упрятаны под бровями и глядели оттуда, как мыши из подвала.

— Смотри, Вася, — говорил Болдырев, — вот это Рашпиль, старый вор, который сидел в тюрьме триста или четыреста раз.

— Два, — глухо проворчал стекольщик, а потом ткнул в Васю пальцем: — Эта морда мне тоже знакомая.

— Что ты здесь делаешь, Рашпиль?

— Как — что, гражданин начальник? Домой пришёл.

— Это твой дом?

— А чей же? И дом, и сад, и ульи — всё моё. Наследство от родителя, Иван Петровича. Помер родитель. Добрый был.

— Жаль родителя, жаль Иван Петровича, — сказал капитан. — Значит, дом теперь твой. А кто же стрелял?

— Да мне откуда знать, гражданин начальник? Я в магазине был. Пришёл — дырка.

— Интересно получается, — сказал Болдырев. — Дом твой, а кто был в доме, ты не знаешь. Я бы на твоём месте подумал.

— Чего мне думать? — ответил Рашпиль. — Пускай лошадь думает, у ней башка большая.

— Ну, если не хочешь думать, тогда пошли.