Нет, на этот вопрос я пока что ответа не найду. Хоть лопни, а не ухватишь, слишком многое мне не известно.
Я задумался так, что чуть башка не затрещала, пытаясь сообразить одно: какой же из вопросов — самый главный, где главная непонятность во всей этой истории?
Нет, во всём надо разобраться по порядку. «Систематизировать и схематизировать», как говорит отец. И мы с Ванькой, кстати, давно убедились, что, когда запишешь все вопросы в виде плана или чего-то подобного — многое мигом становится яснее.
Я сел за стол и начал писать на листе бумаги:
1. Больше пятидесяти лет назад: монастырь взрывают, церковную утварь развозят по запасникам музеев.
2. Приблизительно десять лет назад (или чуть больше): монастырские коллекции начинают доставать из запасников, чтобы выставить, как надо, а заодно проверить, все ли в порядке. При этом не досчитываются ценнейшего распятия. Подозрение падает на Гришку, но у Гришки алиби.
3. Петько и Скрипицын узнают, что распятие у Гришки, и пытаются вышибить из него это распятие.
Тут я подумал и написал на полях, напротив второго пункта:
«Выяснить, что за алиби было у Гришки, почему оно было таким железным, кто его обеспе…»
«…Чивал» я не дописал — потому что увидел другое. Вот она, главная непонятность, подумал я!
И вывел напротив третьего пункта:
«Откуда Петько и Скрипицын так твёрдо знали, что распятие у Гришки?!»
В самом деле, откуда? Если б до них просто дошли слухи, что милиция подозревает Гришку, они бы не наседали на него так, рискуя свободой. Нет, они знали наверняка!
Кто же им мог сказать? Где?
И на вопрос «где?» я мог ответить!
Я написал чуть пониже:
«Петько и Скрипицын были досрочно освобождены, только что вернулись из лагеря!»
Рассказать им, что распятие у Гришки, мог только человек, вместе с которым они сидели.
То есть, тоже преступник!
То есть, тот, кто, очень может быть, и украл на самом деле распятие!
А Гришка украл у этого человека — чтобы вернуть распятие назад! Может, не сразу, а когда время придёт или возможность будет!
Или сначала он и не думал возвращать распятие, а просто «вор у вора дубинку украл», типа того произошло. Сам продать думал. И алиби, естественно, было у него железное — ведь он не из музея воровал, а у другого преступника, совсем в другое время и в другом месте.
Как бы то ни было, потом Гришка доверился отцу Василию…
Теперь бы узнать, от кого Петько и Скрипицын могли услышать в лагере всю историю? Кто натравил их на Гришку — чтобы счёты с ним свести?
Да, но как это выяснишь?..
Одна надежда оставалась — теперь, когда мы так много знаем, Гришка, может, сам всё нам расскажет, чтобы мы не сгорели от любопытства. Мы ведь умеем тайны хранить!
И ещё одна догадка у меня забрезжила…
В общем, я плачу, но уже не так, а Гришка что-то быстро говорит отцу, я, из-за звука собственного плача, не могу разобрать, что, и только краем глаза вижу, что отец все кивает и кивает.
Тут дверь открылась, и опять появился бандит, с пистолетом в руке.
— Выходи, — сказал он Гришке. — И без фокусов, не то всем плохо будет. Рви до своей консервной банки и гони во всю прыть.
Гришка встал, руки поднял на всякий случай, показывая, что идёт смирненько и ничего выкидывать не намерен, и аккуратно вышел из парной. Бандит чуть посторонился, его пропуская — ну, так посторонился, чтобы Гришка никак не смог прыгнуть на него и вышибить пистолет — и, когда Гришка вышел, опять дверь захлопнул. И мы с отцом остались вдвоём.
Я ещё поплакал немного, а отец успокаивал меня и похлопывал по плечу. Потом я вытер слёзы кулаками и спросил:
— Папа, что мы теперь будем делать?
— Ждать, — ответил отец. — И не только ждать.
— То есть? — как я ни был перепуган, но мне стало интересно.
— Для начала, печку затопим, — сказал отец. — Чтобы не дать дуба от холода, пока Гришка вернётся.
— И все? — я был несколько разочарован. Мне казалось, отец сразу придумает что-нибудь такое, этакое…
— Нет, не все, — отец улыбнулся. — Но остальное — потом.
Возле печки-каменки в парной всегда имелся запас берёзовых полешек, и отец быстро раскочегарил печь. Пламя так и загудело, так и понеслось в большую железную трубу. Отец оставил дверцу печки чуть приоткрытой, и мне было видно, как жаркий огонь весело там отплясывает, пожирая поленья, и от приоткрытой дверцы сразу потянуло жаром, и буквально через пять минут я почувствовал, как быстро и здоровски начинает прогреваться осиновая обшивка, которая потом ещё долго будет тепло держать, и сразу так уютно стало, так хорошо, и сразу мне стало вериться, что ничего плохого с нами не случится, и этого козла мы тоже одолеем, Гришка обязательно придумает, как его сделать, а уж отец ему все кости переломает, когда до него доберётся.
— Ну? — спросил отец. — Оттаиваешь помаленьку?
— Угу, — кивнул я. Такая вдруг волна пошла, что я не мог ни рукой, ни ногой пошевелить.
— Оттаивай, оттаивай, — сказал отец. — Силы тебе ещё понадобятся, домой не скоро доберёмся.
Он так уверенно говорил про возвращение домой, что мне стало совсем спокойно.
А тут бандит в дверь стукнул и крикнул:
— Эй, вы что там делаете?
— Согреваемся, чтобы в сосульки не превратиться, — ответил отец. — Это ведь можно?
Бандит буркнул что-то, и, похоже, отошёл. Не стал орать, чтобы печку загасили. Да ему и самому, небось, не интересно было, чтобы мы окоченели, ведь он нас обменять собирался на всякие важные для него штуковины.
— А теперь, — сказал отец, опять подсаживаясь ко мне, — рассказывай, как у вас с Гришкой было дело.
И я стал рассказывать, от и до. Отец слушал, не перебивал, только иногда головой покачивал.
— Да уж, — сказал он, когда я закончил. — Что называется, «свинья грязи сыщет», — отец часто поговорками объясняется, то, так сказать, нормальными, то смешными, которые мы делаем из нормальных, «Под лежачий камень гром не грянет», например (это у нас называется «игрой в перевёртыши», и иногда мы целыми вечерами веселимся). — И почему ты не остался? Ведь было ясно, что Гришка сунется туда, где тебе делать нечего!
— Вот потому и не остался! — сказал я. — Позволю я дурить себя, как маленького!
Отец поглядел на меня.
— М-да. Думаю, если б Гришка так не спешил, он бы обязательно одеяло откинул и понял, какой подвох ты ему готовишь. Но видик у тебя, однако, в этой Гришкиной амуниции!.. Прямо…