— Но разве это не так? — спросил Миша.
— Если бы это было так, профессору не было бы надобности нас гипнотизировать, — заметил Сережа.
— То есть?.. — вопросила Оса.
— Как это?.. — начал Саша.
— Кажется, я понимаю... — протянул Петя. И хлопнул себя по лбу. — Ну конечно! Сережа, объясни!
— Раз профессор нас загипнотизировал, значит, он боялся, что милиция все-таки может прийти по жалобе Антоныча. Представьте себе, как мы все выглядели бы, если бы поддержали Антоныча и рассказали милиции об огнестрельном ранении, а потом профессор предъявил бы приехавшим милиционерам живую и здоровую Марину! — Сережа выразительно покрутил пальцем у своего виска. — Они решили бы, что мы все «того», и потом, что бы ни произошло, они не поверили бы ни единому нашему слову и ни за что не поехали бы проверять по новой... Это как в известной сказке про пастушка, который все кричал для смеху «волки! волки!», и народ сначала бегал с дубьем и кольем, а потом волки пришли по-настоящему и сожрали пастушка вместе со всеми его овцами, но никто не прибежал ему на выручку, несмотря на все его крики, потому что решили, что он опять разыгрывает... Улавливаете? Вполне возможно, что профессор — ведь он хороший психолог — вовсе не думал, будто Антоныч будет вступать с ним в переговоры, а заранее предполагал, что тот пойдет сдаваться в милицию... и хихикал, потирая руки и радуясь тому, что будет, если Антонычу на этот раз поверят. А представляете, как мы стали бы поддерживать Антоныча, если бы не Саша, на которого не подействовал гипноз и который смог объяснить нам, что произошло! Мы бы с пеной у рта клялись, что видели, как девушка была ранена, и тем самым Окончательно убедили бы милиционеров в том, что они имеют дело с малолетним хулиганьем, вздумавшим шутить глупые шутки с серьезными людьми. После этого профессор мог бы у нас на глазах зарезать человека — нам бы в милиции все равно никто не поверил! Но зачем профессору подстраивать такое, если милиция у него куплена и без крайней необходимости трогать его не станет? Абсолютно незачем!
— Но эти люди говорили с такой убежденностью... — сказал Миша.
— Вот эта убежденность меня и смущает, — Сережа нахмурился. — Понимаешь, людям, переживающим трагедию, — а они переживают трагедию, разыскивают пропавшего племянника, — частенько с пол-оборота начинают мерещиться вокруг подвох, заговор и подкуп. Положим, в первый раз они обратились в милицию, не имея веских доказательств. Там от них отмахнулись: мол, найдется ваш племянничек, сам объявится, — столько молодых людей сбегают из дома с семейными драгоценностями, чтобы прогулять их с друзьями!.. Они стали обсуждать поведение милиции в семейном кругу и сами себя убедили, что она куплена профессором. После этого каждая мелочь стала укреплять их в этом мнении. Кончилось тем, что они разуверились во властях и решили действовать только самостоятельно. У них тоже крыша поехала, а такие люди опасны. Они могут устроить самосуд над профессором — хватанут его топором по черепу, и вся канитель! Представляете, каких дров они могут наломать, если рассказать им про бумаги в сейфе профессора или про что-нибудь еще, известное пока только нам? Поэтому я и говорю, что надо взять их в союзники, но не слишком откровенничать. Ведь и союзникам по оружию каких-то военных тайн не открывают! Петя меня понял с полуслова.
— Да, — кивнул Петя. — Как только ты заговорил об этом, я подумал, что, возможно, нам теперь придется не только от профессора спасать его учеников, но и профессора оберегать от самосуда их разъяренных родственников!
— Но ведь Антоныча изначально не стали слушать в местной милиции, еще при первом обращении... — попробовал спорить Миша. — И Глеб Антонычу на это указал!
— Антоныча здесь все знают как облупленного уже много лет! — рассмеялась Оса. — Я думаю, он обращался в милицию не в первый раз, он и до профессора хаживал жаловаться, и в милиции уже привыкли, что он сам не знает, что несет! Да ты вспомни его собственный рассказ, с чем он ходил в милицию! Какой разумный человек ему поверил бы?
— Но Глеба и Нину тоже слушать не стали... — упорствовал Миша.
— А ты уверен, что они вообще обращались? — спросил Сережа. — Я так понимаю: они приехали заранее убежденные, что и здесь милиция куплена и слушать их не будет. Пока они ждали приема у начальника, они услышали разговор Антоныча с дежурным — и узнали все, что им надо. Решив, что от добра добра не ищут, они просто ушли из милиции и подцепили тебя с Антонычем, дождавшись, пока вы освободитесь!
— Но зайти к ним все равно надо, — сказал Миша.
— А кто ж говорит, что не надо?! — изумился Сережа. — По-моему, мы ясно решили, что берем их в союзники. Единственно, о чем был разговор, — что с ними надо быть осторожнее, не рассказывать всего, что известно нам. И следить за ними получше, чтобы они глупостей не натворили.
— Господи, ну и угораздило нас! — вздохнула Оса. — Кругом одни психи!
— Да, в славном местечке ты живешь! — иронически посочувствовал Петя.
— Здесь очень хорошо! — возмутилась Оса. — Просто сейчас все так совпало!
— И очень здорово совпало! — заверил Петя, не желая, чтобы Оса обиделась всерьез. — Это ж такое приключение, что кто угодно позавидует! Нам безумно повезло!
— А мне еще интересно, почему на меня гипноз не подействовал, — вставил Саша.
— Я где-то читал, что в мире есть небольшой процент людей, на которых гипноз вообще не действует, — сказал Петя. — Видно, ты входишь в этот процент.
— Возможно, — сказал Сережа. — Но меня сейчас занимает код сейфа. Вы знаете, чем дольше я гляжу на эти цифры, тем больше мне кажется, будто разгадка где-то рядом.
— Вот это да!.. — Его друзья столпились вокруг Сережи, и стали разглядывать цифры на листе бумаги.
— Смотрите, — сказал Сережа. — Я буду проговаривать вслух то, что мне пришло в голову, а вы следите, где я могу оказаться не прав. Чтобы надежней запомнить код сейфа, люди часто выбирают числа, обозначающие какие-нибудь памятные им даты, скажем, дату своего рождения. Профессору на вид лет пятьдесят, поэтому число 47 вполне может обозначать год его рождения. Теперь поглядите на две последние цифры, которые заменили 4 и 7. Вы не видите в них ничего особенного?
— Ничего... — пожала плечами Оса.
— Посмотрите внимательней: «единица» и «ноль». Ну?.. — Друзья молчали, и Сережа продолжил: — «Единица» — это поворот рукоятки на три цифры назад от 4. Поворачиваем рукоятку три раза и получаем, «три», «два», «один»... А «ноль» — это поворот на три цифры вперед от цифры 7 — «Восемь», «девять», «ноль»... Теперь допустим, это чередование сохраняется — то поворот назад на три цифры, то поворот вперед на три цифры. Я ведь говорил, что и в случайных цифрах ничего случайного не бывает: человек чаще всего непроизвольно и бессознательно привыкает к определенному порядку. Это ему удобно. Тогда от следующей цифры профессор должен был сделать поворот на три цифры вперед: «четыре», «пять», «шесть». — Сережа записал на листочке бумаги цифру 6. — Потом — опять поворот на три цифры назад: «семь», «шесть», «пять». — Сережа записал цифру 5. — Опять три поворота вперед, и получаем цифру 7, потом три поворота назад — и снова получаем цифру 7. И вот что выходит в итоге... — И Сережа выписал на листочке: «775647».