– Я делаю то, что ты посоветовал, старина. Уже выпил. Выпил, и даже не одну, так уж произошло.
– Отлично. Продолжай в том же духе. Но ради бога, не беспокой больше меня.
– Я тут встретился с очень интересными ребятами. Думал, что ты, может быть, пожелаешь присоединиться к нам.
– Нет.
– Все еще занят?
– Да, очень занят.
– Жаль. Я уверен, что ребята понравились бы тебе. Это зенитчики.
– Желаю тебе хорошо провести время с ними. Меня увольте.
– Позвонить мне попозднее, чтобы узнать, сумеешь ли ты улизнуть?
– Нет, не надо.
– Мы могли бы объединить наши силы.
– Нет.
– Но ты упускаешь очень интересную возможность поболтать.
– До свидания.
– До свидания, старина.
– Прости, что так получилось, – сказал Гай, поворачиваясь от телефона к Вирджинии.
– Раз уж ты у телефона, то можешь заказать еще несколько коктейлей, – предложила она и поднялась с пола, чтобы занять приличную позу к приходу официанта. – Да и свет тоже лучше включить.
Они сели один напротив другого у камина, возбужденные. Прошло много времени, а коктейли все еще не приносили. Вирджиния спросила:
– А как насчет обеда?
– Сейчас?
– Уже половина девятого.
– Здесь?
– Если хочешь, здесь.
Гай попросил принести меню, и они заказали обед. В течение последовавших тридцати минут в номер то и дело входили официанты, они вкатили столик, принесли ведерко со льдом, небольшую электрическую плитку и, наконец, обед. Гостиная в номере сразу стала выглядеть оживленнее, чем ресторан на первом этаже. От интимности, которую они ощущали, сидя у камина, и следа не осталось.
– Что мы будем делать после обеда? – спросила Вирджиния.
– Я что-нибудь придумаю.
– Ты в самом деле можешь?
Ее глаза сделались проницательными и насмешливыми, сверкавшие в них час назад искорки ожидания и согласия совсем угасли. Наконец официанты убрали все со стола. Стулья, на которых они сидели за обедом, были снова поставлены спинками к стене. Гостиная опять стала точно такой, какой Гай увидел ее, когда перед ним впервые распахнули двери номера: дорогой и незаселенной. Даже огонь в камине, куда подложили угольки, горел так, что казалось, будто его только что развели. Вирджиния оперлась о каминную доску, от горящей сигареты в ее руке вверх поднималась спираль синеватого дыма. Гай подошел к ней поближе, она чуть-чуть отодвинулась от него.
– Неужели бедной девушке нельзя спокойно переварить пищу? – спросила она.
Вино оказывало на Вирджинию сильное воздействие. За обедом она выпила довольно много, и Гай заметил в ее поведении верный признак опьянения, которое, как ему было известно по прошлому, могло в любую минуту вылиться в грубость и язвительность. Через минуту произошло именно это.
– Переваривай сколько тебе угодно, – сказал Гай.
– Я так и знала. Ты позволяешь себе слишком много.
– Отвратительные слова, – сказал Гай. – Так говорят только уличные девки.
– А может быть, ты и считаешь меня уличной девкой?
– А может быть, ты и в самом деле уличная девка?
Они оба были ошеломлены тем, что наговорили, и молча уставились друг на друга. После небольшой паузы Гай сказал:
– Вирджиния, ты прекрасно знаешь, что я не хотел сказать это. Извини меня. Я, должно быть, сошел с ума. Пожалуйста, прости. Забудь это, пожалуйста.
– Иди-ка сюда, сядь, – сказала Вирджиния. – Ну-ка, поведай мне, что же, собственно, ты тогда хотел сказать?
– Ничего. Просто вырвались необдуманные слова.
– У тебя был свободный вечер, и ты думал, что я легкодоступная шлюха. Ты это хотел сказать, да?
– Нет. Если хочешь знать, я думал о тебе еще с тех пор, как мы встретились после рождества. Именно поэтому я и приехал сюда. Пожалуйста, поверь мне, Вирджиния.
– Между прочим, откуда же и что именно тебе известно об уличных девках? Если я правильно припоминаю наш медовый месяц, ты не был тогда столь «опытным. Тебя, насколько мне помнится, нельзя было отнести к особо искушенным в этом деле.
Стрелка нравственной сдержанности резко подскочила вверх и затрепетала. Теперь Вирджиния зашла слишком далеко, высказавшись так оскорбительно. Снова наступило молчание, после которого она продолжала:
– Я ошибалась, считая, что военная служба изменила тебя в лучшую сторону. При всех твоих недостатках в прежние времена ты не был грубияном и скотиной. А теперь ты хуже, чем Огастес.
– Ты забыла, что я совершенно не знаю Огастеса.
– Что же, поверь мне, он был непревзойденным хамом.
В плотно окутавшем их мраке блеснул слабый луч света; в набежавших на ее глазах и скатившихся вниз слезинках сверкнули искорки сожаления.
– Согласись, что я не так плох, как Огастес.
– Выбирать особенно не из чего. Но он был жирней тебя. Это я могу признать.
– Вирджиния, ради всего святого, не будем ссориться. Не исключено, что это мой последний шанс видеть тебя, ибо я не знаю, скоро ли и увидимся ли мы вообще еще раз.
– Опять ты за свое. Воин, возвратившийся с войны. «Я буду развлекаться там, где только можно».
– Ты же знаешь, я имел в виду вовсе не это.
– Может быть…
Гай снова приблизился к ней, обхватил ее за плечи:
– Давай не будем свиньями, а?
Вирджиния посмотрела на него еще не любовным взглядом, но уже без гнева, даже весело.
– Иди сядь на свое место, – сказала она примирительно, поцеловав его. – Разговор еще не окончен. Предположим, что я действительно выгляжу как легкодоступная уличная девка. Во всяком случае, многие воспринимают меня такой. И я, пожалуй, не буду сетовать на это. Но я не могу понять тебя. Гай. Совершенно не понимаю. Ты никогда не был одним из тех, кто свободно вступает в случайные связи. Да я и теперь не могу поверить, что ты такой.
– Я действительно не такой. Ничего похожего.
– Ты всегда был таким строгим и благочестивым в этом отношении. Мне нравились эти качества в тебе. Что же с тобой произошло?
– Я и сейчас такой. Даже больше, чем когда-либо. Я говорил тебе об этом, когда мы встретились прошлый раз.
– Хорошо. Но что сказали бы священники по поводу твоих сегодняшних попыток? По поводу попытки сблизиться в отеле с пользующейся дурной славой разведенной женщиной?
– Они не возражали бы. Ты – моя жена.
– О, брось чепуху молоть!
– Но ты же спросила, что сказали бы священники. Они сказали бы: «Давай, действуй!»