Конечно, Ельцин сразу оценил, какой мощный коэффициент полезного действия может дать единственная в своем роде «тимуровская команда» – правительственная команда единомышленников! Кабинет министров, в котором нет подковерной борьбы, нет взаимного подсиживания, а все объединены общей труднейшей задачей – и все более или менее одинаково ее понимают (в отличие от предыдущего кабинета)!
Андрей Нечаев вспоминает, что еще до того, как они стали кабинетом, а все вместе составляли по заданию Г. Бурбулиса экономическую программу для Ельцина, «все было как-то очень по-доброму, по-товарищески – никакой вражды, зависти, соперничества… Да и трагизм положения в стране не оставлял места для личных амбиций».
И все они понимают, говорил дальше Ельцин, в какое время они приходят руководить Россией: «Такого кризисного состояния не было, может быть, за всю историю России: экономического, финансового, материального обеспечения людей, социальной сферы, культурной, духовной, в развитии промышленности, сельского хозяйства, транспорта, экологии. Что ни возьми, то не просто проблема, а или кризисная ситуация, или близкая к катастрофе. Действительно, мы оказались сейчас на узкой тропинке, которая идет по краю пропасти, а одна нога уже практически в пропасти. И вот надо успеть пройти по этой тропе, и надо все-таки за достаточно короткий срок – столько, сколько выдержит народ, чтобы не выйти на улицу и не смести всех нас. Кстати, вместе с другими республиками».
Ведь Советский Союз юридически еще существовал, хотя практически – уже почти нет. В тот момент всем было ясно, что не Ельцин и Гайдар разрушили хозяйство страны – они пришли на уже разрушенное и думали над тем, как что-то спасти. Миф о них как о разрушителях «прекрасно работавшего» хозяйства возник позднее.
Но многие в том зале выслушали слова Ельцина с тревожным изумлением. Они, конечно, видели, что происходит и куда неудержимо катится огромная страна. Но им не хватало интеллектуального бесстрашия для того, чтобы отдать себе полный отчет в происходящем. И, следовательно, взять на себя ответственность за решительные и, конечно же, непопулярные действия.
Это довольно распространенное качество – боязнь додумывать тревожные мысли до конца. Ее называют еще – поведение страуса (он прячет голову в песок – и думает, что укрылся от врагов).
«Да, действительно, – продолжал Ельцин, – ответственность на нас большая, потому что каждый из нас понимает, что мы идем все-таки в рисковую зону и идем с риском для дела, для политической карьеры своей и авторитета, чего угодно. Но я, например, лично на это пошел открыто, прямо и не сомневаясь, потому что все-таки у России огромные возможности и огромный потенциал».
Ельцин рисковал больше всех. Его ставка была самой высокой. Потому что ему больше, чем кому-либо из присутствующих в том зале, было чем рисковать и что терять: после трех августовских дней его авторитет был огромным.
Теперь он положил его весь, без остатка, на заведомо непопулярные реформы – уверившись, что они необходимы его стране. Это хорошо понимал Егор Гайдар – и это усиливало его уважение к Президенту России.
«– Первый вопрос – о системе неотложных мер по реализации экономической реформы.
Егор Тимурович Гайдар, пожалуйста».
И все взоры устремились на вышедшего к трибуне.
Каждому из присутствовавших в зале с детства была знакома эта фамилия – Гайдар.
Носивший ее молодой человек был почти никому из них неизвестен.
Волновался ли он в этот поистине исторический момент?
Наверняка, и очень.
Был ли уверен в себе?
Вне всяких сомнений.
Главное – не сомневался в правильности своего выбора.
А понравится он или не понравится сидящим в зале – об этом Егор Гайдар совсем не думал. Просто не умел.
– Уважаемые товарищи!
Этот совсем молодой, по меркам правительственных чиновников, человек с первых звуков своей слегка задыхающейся речи приковал к себе все взгляды.
Невооруженным глазом было видно, что он слеплен из другого теста, чем почти все они. Что его, например, ни капельки не занимает, как отразится предлагаемая им реформа на его карьере, на продвижении по служебной лестнице.
Да и куда ему было двигаться по ней? Он оказался поставлен Президентом России Ельциным на самую верхнюю ее ступеньку.
Но ведь сверху падать больнее.
Как ни старались слушавшие – ничей опытный глаз не различил на детски розовощеком лице (эта детскость многих особенно внутренне раздражала) озабоченности этим возможным будущим падением. Ничего – кроме озабоченности судьбой страны.
И какое-то неудобство воцарилось в зале.
Как будто среди присутствующих внезапно оказался марсианин. И всем надо делать вид, что ничего особенного – обыкновенный марсианин.
Гайдар с первых слов описал главную сложность осуществления реформы – «Россия не имеет всего набора атрибутов государственности и механизмов государственного управления экономикой…». А никто и не озабочивался в советскую эпоху, стремительно, на глазах уходящую в прошлое, чтоб РСФСР, как все другие республики, имела свои институции… Самая большая республика была как бы дублером всего Советского Союза. Сейчас это работало против России.
В этих сложнейших условиях Гайдар выстроил цепочку необходимых действий.
Вспоминает А. Чубайс: доклад Гайдара «занял, наверное, всего минут 15. Но все темы, затронутые в нем, – либерализация цен, либерализация внешнеэкономической деятельности, конвертируемость рубля… В 15 минут было втиснуто больше полудюжины реформ, каждая из которых назревала десятилетиями.
Решиться на их проведение советская власть так и не смогла. Тот же вопрос о либерализации цен Правительство СССР за предшествующие семь-восемь лет обсуждало неоднократно, но не сделало ни одного содержательного шага».
Гайдар обозначил программу, «каждый пункт которой требовал месяцев дискуссий и консультаций». Но именно потому, что бездарно упущены годы и годы, теперь у членов нового правительства «такого времени физически не было. На всю процедуру принятия решений отводилось двое-трое суток…
Тогда это стало возможным только благодаря тому, что предшествовавшие 10 лет работы нашей команды были полностью посвящены профессиональному осмыслению одного единственного вопроса: “Как преобразовать советскую экономику?” И все 10 лет мы не раз писали и переписывали проекты документов – постановлений, решений, указов – по ключевым аспектам преобразований.
Для нас, соратников Егора Гайдара, его выступление тоже стало поворотной точкой. Мы впервые не дискутировали между собой, а предлагали комплект указов Президента и постановлений Правительства… И продуманность всего комплекса мероприятий была такой, что практически все решения “с колес” превращались в государственные документы».