В общем, каждый свою дурь, как мог, показывал.

Слово «отнюдь», например, никто почти не знал. А Степке оно очень хорошо было знакомо. Их учитель истории каждый день его употребляет. Спросит, например, когда Наполеон со своей армией в Россию вошел, а кто-нибудь и ляпнет — «В 1905-м!». А Силантьич ходит по классу, потирает руки, будто ему зябко, и говорит: «Отнюдь!» Все ведь, кто у него учился, это слово слышали сто раз — почему значения-то его не знали? Непонятно.

А про «окоем» Степке двоюродный брат-студент ненароком однажды объяснил:

— Это, — говорит, — сколько око твое объемлет: все, что вокруг себя видишь, — до горизонта.

И вот Степан, когда писал ответы на конкурсные вопросы, вспомнил вдруг это объяснение! И оказалось: среди всех-всех-всех — человек шестьдесят работы писали — он один и знал значение этого слова. То есть — отдельное спасибо брательнику.

А еще надо было объяснить значение слов «аллюзии» и «иллюзии».

Иллюзии — это многие старшеклассники знали: мечтанья всякие несбыточные. А аллюзии — опять никто не знал. И Степка тоже нипочем бы его не узнал, если б не Валленберг. Он много чего про его короткую жизнь читал. И если встречалось непонятное слово — а они поначалу чаще ему встречались, чем понятные, — обязательно смотрел в словаре. Это у него такое правило было. И вот так и узнал про аллюзии — это когда намеки на что-то. Пишут вроде про одно — а намекают на другое. И в гитлеровской Германии и Советском Союзе цензура эти аллюзии у писателей и журналистов выискивала и вычеркивала.

Но не об этом сейчас речь, а о том, что Степан нежданно-негаданно отхватил на другой день, когда итоги подводили, первую премию. И это было не хухры-мухры какое-нибудь, игрушки-побрякушки, куколки-зверюшки, а — целый ноутбук!..

Мать, когда он принес его домой — и грамоту еще, что награждается первой премией, — заплакала. И сказала: «Вот зачем ты у меня словари-то покупать просил!» И деньги на Интернет дала.

И Степины дела по Валленбергу с того времени пошли гораздо быстрее.

Глава 19. Опять в Москве. И в Омске. «Приключения Гекльберри Финна» и начало новых приключений Тома Мэрфи

…Насчет документа с адресом Жени в кожаной папке с золотыми уголками Дима послал эсэмэску Ване Бессонову. Тот оказался еще в Москве, хотя и собирался вскоре домой, в Петербург. Они поговорили по телефону, Дима удостоверился, что и папка, и документ — целы. Сейчас нужды в них не было. Они понадобятся потом, для суда. В том, что суд над теми, кто гнался сейчас за Женей, рано или поздно будет, — Дима не сомневался. Он непоколебимо верил в конечное торжество справедливости.

А сейчас нужно было начинать срочные действия по защите Жени от смертельной угрозы.

Звонить ей самой Дима не хотел. Нельзя так пугать девочку.

Не было сомнений, что немного знакомые Диме Саня и Леша, которым его отец поручил Женю, и так берегут ее от любых неожиданностей. Но прямая киллерская угроза обостряла ситуацию. Если бы отец был сейчас в Москве — начинать, бесспорно, надо было бы с него. Но отец выехал по своим оборонным делам, и связи с ним в такой ситуации не было — за исключением только уже произошедшего с кем-либо из близких несчастного случая. Вернется он через два дня. Предупредить «афганцев» об опасности Дима, конечно, мог и без него. Но, сын человека военного, он хорошо знал, что по-настоящему действенной будет для них только информация, идущая от генерал-лейтенанта. В этом сообществе действовали свои психологические законы.

Но даже если их сейчас предупредить — к чему Дима, конечно, склонялся, — все равно он помнил, что оба водителя были без оружия. Удачным приемом рукопашного боя далеко не всегда опередишь выстрел. В любом случае надо было как можно скорее там, на месте, создать вокруг Жени еще более плотное кольцо защиты. Может быть, даже несколько колец — прежде чем удастся поднять для обеспечения ее безопасности, так сказать, регулярные силы правопорядка.

Дима узнал — все от того же Фурсика, — что Том Мэрфи задержался в Омске. Сейчас это было очень кстати. Потому что там адвокат Артем Сретенский — главная их опора — под рукой.

Дима знал, что только что в Омске взяли настоящего убийцу Анжелики. Из телеобзора новостей о девочке, оказавшейся под арестом, он понял, что это скорей всего заказчица убийства — ему было кое-что известно о ней от Фурсика. Теперь он думал и о том, что Олегу Сумарокову замаячила свобода. То есть — приближается то, ради чего Женя и пустилась в свой далекий и, как оказалось, крайне опасный путь… Он решил Тому звонить — потому что писать буквами, что Женю хотят убить, у него как-то не получалось.

В тот самый час, когда Дима собирался подымать Тома Мэрфи по боевой тревоге, тот сидел очень далеко от Москвы в уютном кресле под торшером в доме родителей своего друга детства Петра Волховецкого — сами родители уехали отдыхать в Турцию. Сидел и с наслаждением читал «Приключения Гекльберри Финна». Правду сказать, читал не в первый раз и даже не во второй. Но почти с тем же интересом. Такая уж это книга.

В тот момент Том как раз читал про то, как его тезка Том Сойер объясняет Геку, что беглый негр Джим, запертый в сарае, обязательно должен вести дневник — на своей рубашке. «Какой еще дневник? Джим и писать-то не умеет!» Но для Тома это как раз неважно: пусть ставит какие-нибудь значки. А перо они ему сделают из оловянной ложки. «Да что ты, Том! Можно выдернуть перо у гуся — и лучше, и гораздо скорей». Но Том Сойер знает, что узникам так положено. «Гусиным пером они и писать ни за что не станут, хотя бы оно и оказалось под рукой. Это не принято.

— Ну ладно, а из чего же мы ему сделаем чернила?

— Многие делают из ржавчины со слезами; только это кто попроще и женщины, а знаменитости пишут своей кровью. И Джим тоже может. А когда ему понадобится известить весь мир, что он заключен, послать самое простое таинственное сообщение, так он может нацарапать его вилкой на жестяной тарелке и выбросить в окно. Железная Маска всегда так делал, и это тоже очень хороший способ».

Про томившегося в XVII веке в Бастилии таинственного французского узника, лицо которого постоянно было скрыто железной маской, Том — мы имеем здесь в виду уже не Тома Сойера, а Тома Мэрфи, — конечно, знал.

Том полистал книгу и нашел одно из многих своих любимых мест. Он его знал практически наизусть, но перечитал все равно с удовольствием — в этом и есть тайна хорошей книги!

Там некая миссис определяет, правду ли говорит ей Гек, что жил в деревне.

«— А ну-ка, скажи мне: если корова лежит, то как она поднимается с земли — передом или задом? Отвечай живей, не раздумывай: передом или задом?

— Задом.

— Так. А лошадь?

— Лошадь передом.