И, слушая про то, что удалось сделать подросткам за какие-то полторы-две недели истовой, самоотверженной работы, целью которой было просто восстановление справедливости, а двигателем — острая жалость к безвинно страдавшему, Осинкин думал что-то совсем уже странное. «Может, сегодня, — думал он, — спасение страны — именно в них? Вот в этих подростках? В тех, кто не успел еще убедиться в том, что от него ничего не зависит?.. И потому-то именно у них — получается?..»

И всплыли непроизвольно в памяти строчки поэта Александра Тимофеевского, стихи которого он любил, а с ним самим не раз встречался в одной московской компании:

…И никакая из идей

Жизнь не улучшила людей.

Пора извлечь из наших лбов

Весь этот хлам и мусор разом,

Тогда останется любовь,

И милосердие, и разум.

Глава 52. Мария Осинкина в полной растерянности

Сидя в полном изнеможении, что называется, без задних ног, на покосившейся скамеечке у какой-то хибары, Мария Осинкина набирала номер мужа. Сеть была, его телефон был включен, но ответа не было.

Она, разумеется, не могла себе представить, что в это время ошеломленный Александр Осинкин наблюдает настоящий бой. И звонки его мобильника, засунутого к тому же почему-то на дно сумки, заглушаются автоматными очередями, выстрелами из охотничьего ружья и из пистолета. А также зычным голосом Василия в милицейский рупор: «Сдавайтесь! Сопротивление бесполезно!»

А если бы вдруг узнала каким-то образом о том, что происходит на Алтае в этот самый момент, то, не исключаем, что она, измученная четырнадцатичасовым пешим походом, завалилась бы в обморок — второй раз в жизни.

Трудно сказать, сколько времени сидела Мария на скамейке, привалившись рюкзаком (снимать его с плеч у нее не было сил) к стене дома и прикрыв глаза. Может быть, час, а может быть, и все полтора.

Неожиданно ее мобильник зазвонил. И раздался веселый и свежий голос ее двоюродной сестры Веры:

— Маш, ты? Ну привет! Ты что, все плывешь? Не холодно там? Небось, дожди льют? А вообще-то — Приполярье, не знаю, что это такое, может, у вас там и снег еще не сошел! Ой, Маш, я тут чуть в ящик не сыграла, чесслово! Женька-то сообщила тебе, что я к ней не попала? Ну сообщила, сообщила, конечно! А ты небось злилась на меня, да? Ой, ты не злись! У меня гнойный уже был, на грани перитонита. Ну, прооперировали нормально. Я уже шесть дней дома. По городскому вам звонила-звонила — никто не отвечает. Сейчас только Женьке дозвонилась — она у подружки на даче под Москвой. Я ей говорю — давай, возвращайся в квартиру, я к тебе приеду, чего-нибудь вкусненькое приготовлю! Ну, тут у нас прервалось, там связь, наверно, плохая…

Тут прервалось и у них, металлический голос объявил, что Веркин телефон недоступен. Вера так и не предоставила Марии возможность дать хоть один ответ на град ее вопросов. Но успела привести сестру уже в окончательное замешательство, близкое к помутнению разума.

Тут мы должны еще раз пояснить, что кузина Марии Вера была симпатичнейшим и добрейшим человеком. Но если мы говорим, что Александр Осинкин был воплощением научного мышления, то способ мысли и речи его, можно сказать, двоюродной свояченицы находился на противоположном от него полюсе.

Ей неизвестно было, скажем, отличие гипотезы от теории. И любая высказанная ею же самой гипотеза — о том, например, что Женя, возможно, находится под Москвой, на даче у подружки, — в следующую же минуту превращалась для нее в точный научный факт. Смелыми мазками набрасывала Вера свою собственную картину события — и далее исходила исключительно из нее, ни в каких фактических уточнениях более не нуждаясь.

Мария Осинкина прекрасно знала эти особенности своей сестрицы и в повседневной жизни всегда брала их в расчет. Но в настоящее время она находилась в состоянии ослабления воли и вообще жизненно важных функций организма. Поэтому утверждение Веры, что Женя — под Москвой, тогда как от мужа своего Мария совсем недавно получила твердую информацию, что их дочь — в Сибири, привело ее в совершенно определенное — то есть совершенно неопределенное — состояние. Из него у любой российской женщины, из чистого ли она состоит железа или, наоборот, из одних нервов, — выход единственный. Мария к нему и прибегла.

И горько-прегорько заплакала, сидя в одиночестве на скамеечке в чужом поселке, где за все это время на улице не появилось ни души. Кроме пьяного, давно уютно устроившегося на сухой и пыльной земле у противоположного дома, положив свою бедовую голову на спину терпеливого рыжего пса. В этот момент он — не пес, а пьяный — как раз приподнял нечесаную башку, мутно посмотрел на незнакомую плачущую женщину и произнес хрипло что-то вроде:

— Какого тебе?..

И вот тут, как часто бывает в романах и нередко — в жизни, вновь зазвонил мобильник. И раздался бодрый и жизнерадостный, как обычно, голос мужа:

— Маша, Машенька, где ты?

И в ту же самую секунду все-все в голове Марии Осинкиной разбежалось по разным правильным углам и прочно встало на место. Потому что она знала, что в следующую же минуту получит точное разъяснение всей ситуации и того, что ей делать дальше.

Глава 53. Встреча

Так получилось, что Жене никто не сказал о том, что отец ее — здесь, неподалеку. А первыми вернувшиеся в Эликманар после сражения Славик и Скин успели по дороге договориться, что если она ничего не знает, то и они говорить не станут: пусть будет сюрприз.

Они, конечно, завернули в тот указанный им Ножевым переулок, где оставался на часах Петя Волховецкий. В двух-трех словах обменялись довольно-таки жгучей информацией. Петру объяснили, что прямо сейчас к нему прибудет милиция. И, пожалуй, ему надо бы помочь им отыскать парня в тельняшке. А потом либо пусть едет на какой-нибудь попутке в Эликманар, либо Славик через час-полтора за ним приедет.

Друзья подъехали к калитке дома Фединой тетки в тот момент, когда вся компания сидела во дворе за большим деревянным столом. А тетка Пелагея Ивановна проворно сновала туда-сюда, подавая неизвестно когда ею наготовленную еду. Посреди стола важно стоял большой кувшин с самодельным квасом — а Том Мэрфи после омского-то «Трактира Подворье» и не пробовал больше сибирского кваску!

К компании присоединился и Игнат. А прабаба его сидела на веранде своего дома, с живым интересом наблюдая за происходящим.

Все лица обратились к подъехавшим.

— Повязали обоих! — провозгласил Скин. — В Горно-Алтайск повезли. Стрельба была — будь здоров! Милиция сюда едет — осматривать место преступления. Ничего не трогали? — спросил он грозно.

— Ничего! — отвечено было хором. — Наших-то никого не ранило?