Олег сказал Жене:

— Сейчас я поеду к маме в Тюкалинск. Побуду у нее дня четыре. Потом лечу в Москву — ты, надеюсь, к тому времени туда доедешь. Соберем малый слет Братства, по-быстрому, до начала учебного года. Всех собрать не удастся, хотя бы москвичей, остальные участвуют по Интернету. Потом я в Петербург — восстанавливаться в университете. А накануне мы с тобой, Женя, вечер сидим — составляем проект предполагаемых действий. Не сомневаюсь, что ты надумала тут — с полпуда! А я только сейчас ведь думать начну.

С изумлением смотрела Женя на Олега. Это был совсем не тот человек, которого ввели в зал суда под конвоем и заперли в клетке. Это был прежний Олег — свободный и уверенный в каждом своем движении, в каждой интонации, всегда готовый к положительному действию человек.

Он стоял теперь в плотном кольце — адвокат Артем Сретенский, Скин, Том, Слава, только сейчас солидно познакомившийся с Олегом, Петр Волховецкий, которого Том представил Олегу как нового члена Братства, Федор Репин, которому Олег сам протянул руку и поблагодарил его, а мама Олега обняла будущего президента России и расцеловала. А в стороне скромно стояли, дожидаясь, когда Женя и их познакомит, Леша и Саня.

Только нигде не видно было Лики Лекаревой.

Неизвестно откуда набежали журналисты. Не так-то часто освобождают в зале суда привезенных из пожизненного заключения! Вспышки следовали за вспышками. Микрофон совали и Олегу, и матери, и всем подряд стоявшим рядом с ним. А наиболее опытные брали комментарий у адвоката.

Женя говорила Олегу:

— Здесь меньше половины тех, кто в твоем деле участвовал. Еще Ваня Бессонов, Ваня Грязнов, Фурсик, Мячик, Нита Плугатырева… Дима, Маргаритка, и еще Маргариткин приятель по имени Станислав Всеволодович, который дал свои личные деньги на дорогу, — родительских не хватило бы… Еще Часовой, военком омский, лейтенант Костыль, прокурор Сибирского округа — ты его видел и слышал…

Тут наконец увидела она Лешу и Саню:

— Ой, Олег — вот кто самые тут главные! Они же меня из Москвы везли — по всей Сибири! И всех других возили!

Но Сретенский уточнил:

— Не только возили… Без них — без омского военкома, их давнего знакомого — сибирский прокурор в эти дела вряд ли бы ввязался. А без него — неизвестно еще, что бы было…

И Леша с Саней сами представились юноше Олегу как старшему по званию — потому что опыт отбывания пожизненного заключения без вины в их глазах равнялся боевому опыту, если не превосходил его.

Они прочувствованно поздравили его с освобождением и по очереди обняли.

А к Жене в это время подошел незнакомый ей человек, которого видела она только в зале суда, когда он задавал вопросы Олегу и свидетелям.

— Я — Заводилов. Мне очень хотелось бы с вами поговорить. Я хорошо понимаю, что вам сейчас не до меня. И вообще — вы, наверно, торопитесь в Москву. И тем не менее… Я даже не исключаю, что в конце концов разговор окажется не только важен для меня, но чем-то полезен и вам…

Женя была, конечно, во внутреннем смятении оттого, что перед ней стоял отец не только погибшей Анжелики, но и Виктории. Ну и — виноватый все же в какой-то степени в страшном приговоре Олегу. Она не могла себе представить, о чем он хочет с ней разговаривать. Только видно было, как трудно ему говорить. Но что-то таилось в его глазах, что делало ее отказ совершенно невозможным.

— Когда вы хотели бы поговорить? Прямо сейчас?

— Да, если можно. Мы пошли бы в какое-нибудь кафе и посидели там… Надеюсь, я не задержу вас более часа…

Попросив подождать минутку, Женя пошла узнавать о планах остальных. Выяснилось, что Олег уже договорился с Саней и Лешей, что они отвезут их с матерью к автобусу на Тюкалинск — как только они обсудят сейчас кое-что с адвокатом. Олег и слышать не хотел, чтоб их везли на машине до дому.

— Прекрасно доедем автобусом! Вам всем тоже по домам надо, достаточно вы со мной нянчились!

— Да чуть не сутки же ехать!

— Да нет, поменьше…

И мать подтвердила, что автобусы, хоть и с пересадкой, но очень удобные. Последний останавливается близко от их дома. Но видно было, что со своим сыном она пошла бы сейчас до Тюкалинска и пешком.

И Женя могла бы поклясться, что за последний час мама Олега очень помолодела. И выглядела уже не на свои сорок два года, а, пожалуй, лет на тридцать. Но главное — как же светились ее глаза!

И тогда Женя условилась, что встречается со всеми через два часа здесь же, около суда. А с Олегом и его мамой прощается сейчас.

Они с Олеговой мамой еще раз крепко-крепко обнялись и расцеловались. А с Олегом пожали друг другу руку — до скорой встречи в Москве.

— Еще как бы ты раньше меня не приехал!.. — сказала весело Женя.

Но Саня с Лешей решительно отвергли такую возможность.

— Через двое суток с небольшим рассчитываем быть в столице. Генерал-лейтенант нас ждет, — веско сказал Леша.

И Женя покинула зал суда вместе с Игорем Заводиловым.

Глава 63-я, последняя. Они сидели за столиком друг против друга

Играла музыка, но, в отличие от всех почти московских кафе, очень тихая и не противная.

Они сидели и молчали. Перед обоими были бокалы со свежевыжатым соком. Женя потихоньку тянула сок через соломинку. А Игорь Заводилов грел зачем-то бокал в обеих руках, не зная с чего начать.

И вдруг неожиданно для себя начал, как говорили древние римляне — in medias res, — то есть с самой сути.

Возрастная преграда, стоявшая между ними, исчезла. Он, во всяком случае, перестал ее чувствовать.

— Моя жизнь в значительной степени разрушена. Самое страшное, что может случиться с человеком, со мной уже случилось. Я потерял двух дочерей. Одну я нашел очень поздно, но полюбил ее, она стала близким мне человеком. Ее убили. Я был уверен, что убийца — ваш старший товарищ. Способствовал тому, чтобы ему вынесли самый суровый приговор. Мне важно, чтобы вы поняли, — способствовал только потому, что абсолютно не сомневался в том, что убийца моей дочери — он.

А вы не поверили суду. Вы верили этому человеку. Нашли доказательства его невиновности. Потом нашли настоящих убийц. Главной из них оказалась другая моя дочь. Она жива. Но все-таки я ее потерял. Не тогда, когда ее вина стала известна вам и следователям. Раньше.

Игорь Петрович замолчал.

Женя вообще не понимала, как он находит в себе силы говорить. Первый раз в жизни увидев этого человека на суде, она почему-то сейчас не только понимала его, но всей душой чувствовала его состояние. И сочувствовала.

По-видимому, и он каким-то образом понял, что она наделена этим бесценным даром — чувствовать и понимать другого человека. Потому и сидел сейчас напротив нее и говорил то, что не стал бы говорить никому другому.