– Душенька моя, вы говорите глупости. Ваши мысли насчет госпожи де Виртевиль совершенно безрассудны! Ну, с чего вы взяли, что она примет участие в праздниках? Разве она может отправиться в Байонну с другими придворными, когда ее муж томится в Бастилии? Никому и в голову не пришло бы ее пригласить! Я вам обещаю, что она так же останется в Париже на все это время, как и вы сами!
Логика этих увещеваний несколько успокоила встревоженную супругу, но подозрительность ее оказалась поистине неисчерпаема.
– Но ведь королева-мать наверняка отправится в путешествие. Вы не станете отрицать, что восхищаетесь ею, раз… раз все время отказываетесь расстаться с ее портретом!
– Шарлотта, Шарлотта, вы заставляете меня думать, что окончательно лишились рассудка! Это же просто безумие! Мало вам портрета, мало вам госпожи де Виртевиль. Вы осмеливаетесь ревновать к королеве-матери, к самой королеве!.. Господи боже мой! Неужели вы и впрямь сходите с ума?
– Может быть, – холодно согласилась она, – но я бы меньше сходила с ума, если бы вы больше меня любили.
– Но я же люблю вас, какого черта, я люблю вас, и вы это отлично знаете! Это вы всегда находите тысячи предлогов, чтобы поставить преграды на пути к нашему вполне законному счастью! Подумайте-ка хорошенько, разве приятно мужчине из плоти и крови жить в своем собственном доме наподобие монаха?!
– Плоть – это ерунда! Любовь духовна, Шарль, и не сводите ее постоянно к самым низким проявлениям! Любить – это вовсе не то, что вы подразумеваете, это значит жить рядом с милым твоему сердцу существом, это значит…
Д'Артаньян, сгорая от нетерпения, прервал этот лирический монолог.
– Дорогая моя, – сказал он, – мы поговорим на эту волнующую тему несколько позже. А сейчас самое время подумать о моей экипировке и об экипировке моих людей. Потому прикажите, пожалуйста, слугам сделать все необходимое.
– Как вы торопитесь покинуть меня! – тоном трагической героини воскликнула Шарлотта. – И чтобы отправиться куда, я вас спрашиваю? Чтобы отправиться…
– Женить короля, я же вам уже сказал!!!
Назавтра капитан мушкетеров покинул Париж вместе со всем королевским кортежем и… с чувством огромного облегчения. У него было ощущение, словно ему вдруг предоставили долгожданный отпуск. И надо признать, д'Артаньян этим отпуском воспользовался в полной мере. Прелестная Мари де Виртевиль, за которой, признаемся из любви к истине, он прилежно ухаживал, действительно отсутствовала на торжествах по поводу бракосочетания короля. Но другие красивые женщины там были в количестве вполне достаточном для того, чтобы вернуть доброе расположение духа капитану мушкетеров. К тому же в Байонне он вновь встретился со своим старым другом Рабастаном. По примеру прошлых дней они провели немало приятных часов в городских кабачках.
Но всякому отпуску, как и всякому королевскому празднику, когда-то приходит конец. Настало время, когда д'Артаньяну пришлось возвратиться в Париж и… с тяжелым сердцем отправиться на набережную Гренуйер.
Наш путешественник обнаружил там, что за время его отсутствия произошли заметные перемены. Во-первых, д'Артаньян узнал, что стал отцом замечательного мальчугана. Шарлотта продемонстрировала ему сына с величественно-бесстрастным видом. Мальчику предстояло стать крестником короля, значит, ребенка назовут Людовиком. Затем, оказавшись в своей спальне, он обнаружил, что портрет королевы исчез. Светлое пятно, оставшееся от пропажи на обивке стены, весьма неловко замаскировано военными трофеями!
Это был тягостный момент для д'Артаньяна. Он отлично понимал, что невозможно вот так, сразу по приезде, без всякой подготовки обрушиться на еще не оправившуюся после родов женщину. Нельзя вот так, сразу же, устроить сцену жене, только что подарившей тебе сына. Значит, придется отложить объяснения на более позднее время… Но бравый капитан мушкетеров твердо пообещал себе, что отсрочка Шарлотте не поможет.
Отсрочка продлилась ровно две недели. Утром того дня, когда вполне выздоровевшая Шарлотта впервые отправилась к мессе, д'Артаньян поджидал ее.
– Дорогая моя, – начал он, едва она показалась на пороге дома, – уверяю вас, моя признательность вам за сына поистине безгранична. Но я буду еще более признателен вам, если вы изволите мне сказать – не рассердившись! – куда вы девали портрет королевы.
Мадам д'Артаньян выпрямилась и набрала в грудь воздуха. Слишком давно она ожидала этого вопроса. Ответ был готов. Но, с другой стороны, она испытывала некоторое облегчение, потому что молчание мужа казалось ей не слишком естественным.
– Туда, где ему следовало находиться с самого начала: я забрала его к себе!
– Но ведь не в свою же спальню? Я его там не видел!
– Нет, в другую комнату, туда, куда вам вход запрещен, – в мою молельню…
– Портрету нечего там делать. Что это еще за епитимья?! Доставьте мне удовольствие и верните портрет на обычное место.
– Никогда в жизни! Он там, где ему положено быть, и там и останется!
– Шарлотта, есть границы моему терпению. Я всегда с большим трудом переносил дураков и упрямцев. Но ради вас я сделаю над собой усилие. Давайте прекратим споры. Повесьте портрет в парадной гостиной, и не будем больше говорить об этом. Впрочем, мне кажется, учитывая все обстоятельства, это для него – самое подходящее место.
Но если мушкетер ожидал, что услышит от супруги слова благодарности за уступку, как же горько он был разочарован! Поджав губы, еще более чопорная, чем всегда, Шарлотта заявила:
– Да уж, чтобы весь свет знал о том, как неосторожна была королева, когда подарила вам столь интимное свидетельство своей признательности за услугу! И не просто интимное, но компрометирующее! Большое спасибо!..
Внезапно д'Артаньян понял, что сейчас задохнется от гнева.
– Да вы совсем сошли с ума! Вас впору связать и отправить в лечебницу! Вы говорите о королеве как о простой гризетке!
– Вы мне уже не раз говорили, что я сумасшедшая. Я к этому привыкла. Что же до картины, то она останется там, где висит!
– Отлично! Превосходно! В таком случае придется вам, сударыня, смириться с тем, что я перееду в мушкетерскую казарму! Извещаю вас, что не вернусь, пока портрет не займет подобающее ему место. Засим кланяюсь. Всего доброго, сударыня!
Услышав эту угрозу, Шарлотта почувствовала, как ее ледяная бесстрастность начинает подтаивать.
– Не хотите же вы сказать, что… что вы бросаете меня и собираетесь жить со своими солдатами?
– Именно так. Во время кампаний я привык находиться в их обществе. Поскольку я больше не хозяин в собственном доме, уступаю вам место. И вернусь только тогда, когда вы изволите в точности исполнять мои распоряжения и отдадите мне портрет. Приветствую вас, мадам!
Не желая слушать возражений, он выскочил из гостиной, вспрыгнул в седло и помчался к казарме, крикнув на ходу лакею, чтобы тот доставил туда его вещи. Шарлотта осталась одна в комнате, которая сразу же показалась ей слишком просторной и чересчур пустой.