Тогда он увидел пустую кровать и сразу понял, что мама ушла, как ушла бабушка и все, кого он знал и не знал, как те люди, трупы которых складывали в кучи и сжигали на окраине города.

– Теперь тебе ничто не угрожает, – говорит солдат.

То же самое говорил папа в тот вечер, когда отключилось электричество. Тогда папа, после того как плохие люди с оружием начали грабить дома, заколотил досками окна и запер все двери.

«Теперь тебе ничто не угрожает».

После того как заболела мама, папа дал им с Кэсси марлевые повязки на лицо.

«Это просто для надежности, Сэм. Я уверен, тебе ничто не угрожает».

– Тебе понравится в лагере «Приют», – говорит солдат. – Вот увидишь. Мы там все устроили для таких ребят, как ты.

– А они нас там не найдут?

Паркер улыбается.

– Ну, я не знаю. Но сейчас это самое безопасное место в Северной Америке. Там даже есть невидимое силовое поле, на случай, если плохие гости захотят что-то сделать.

– Силовых полей не бывает.

– Ну, раньше люди говорили то же самое об инопланетянах.

– А ты видел хоть одного?

– Пока нет, – отвечает Паркер. – Никто не видел. Во всяком случае, из тех, кого я знаю. Но мы ждем не дождемся, когда увидим.

Паркер улыбается. Это такая жесткая улыбка солдата, у Сэмми от нее быстрее стучит сердце. Ему хочется быть таким же взрослым, как солдат Паркер.

– Как тут угадать? – говорит Паркер. – Может, они выглядят в точности как мы. Может, ты сейчас на одного такого смотришь.

Теперь он улыбается по-другому. Дразнится.

Солдат встает, а Сэмми тянется к его руке. Он хочет, чтобы Паркер остался.

– В лагере «Приют» правда есть силовое поле?

– Так точно. Видеонаблюдение ведется двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, а вокруг ограждение высотой двадцать футов с острой-преострой проволокой поверху, а еще злые собаки, они унюхают инопланетянина за пять миль.

Сэмми морщит нос:

– Совсем не похоже на Небеса! Похоже на тюрьму!

– Ага, только в тюрьме держат плохих парней, а в наш лагерь их не пустят.

38

Ночь.

Вверху яркие холодные звезды, внизу черная дорога и жужжание колес на черной дороге под холодными звездами. Лучи фар протыкают плотную мглу ночи. Автобус покачивается, в салоне тепло и душно.

Девочка, которая сидит через проход от Сэмми, уже выпрямилась. Ее темные волосы спутаны, кожа обтягивает лицо, щеки запали, и глаза из-за этого кажутся неестественно большими и круглыми, как у совенка.

Сэмми неуверенно улыбается девочке. Девочка не улыбается в ответ, ее взгляд прикован к бутылке с водой, которая стоит возле его ноги.

Сэмми протягивает бутылку девочке:

– Хочешь попить?

Худенькая рука стрелой летит через проход и хватает бутылку. Девочка за четыре глотка выпивает всю воду и бросает пустую бутылку на сиденье.

– Если ты не напилась, у них, наверное, есть еще, – говорит Сэмми.

Девочка не отвечает, она пристально, не моргая, смотрит на Сэмми.

– А еще, если ты голодная, у них есть мармелад.

Девочка просто смотрит и молчит. Сидит, поджав под себя ноги, и по-прежнему не моргает.

– Я Сэм, но все зовут меня Сэмми. Кроме Кэсси. Кэсси зовет меня Сэмсом. А тебя как зовут?

– Меган, – громко, чтобы перекрыть жужжание колес и рычание мотора, отвечает девочка.

Ее тоненькие пальцы теребят зеленую армейскую куртку.

– Откуда это взялось? – удивляется она вслух.

Ее голос с трудом выдерживает соревнование с шумом автобуса. Сэмми встает и пересаживается на свободное место рядом с девочкой, она вздрагивает и отодвигает ноги подальше от Сэмми.

– Это куртка Паркера, – говорит девочке Сэмми. – Вон он, сидит рядом с водителем. Паркер – доктор. Это значит, что он заботится о больных людях. Он правда хороший.

Девочка по имени Меган качает головой:

– Я не болею.

У нее вокруг глаз темные круги, губы потрескались, волосы нерасчесанные, в них застряли веточки и сухие листья. Лоб у девочки блестит, а щеки разрумянились.

– Куда мы едем? – спрашивает она.

– В лагерь «Приют».

– Как-как?

– Это форт, – объясняет Сэмми. – Он не такой, как другие. Он самый большой, самый лучший, самый безопасный во всем мире. Там даже есть силовое поле!

В автобусе очень тепло и душно, но Меган все время дрожит. Сэмми укрывает ее курткой Паркера до подбородка. Она смотрит на него своими круглыми, как у совенка, глазами и спрашивает:

– А кто такая Кэсси?

– Моя сестра. Она тоже приедет. Солдаты за ней вернутся. За ней и за папой, и за всеми остальными.

– Значит, она живая?

Сэмми озадаченно кивает. Почему Кэсси не должна быть живой?

– Твои папа и сестра живые?

У девочки вздрагивает нижняя губа, слезы оставляют светлые тропинки на измазанных черным щеках. Это сажа от костров, на которых сжигали трупы людей.

Сэмми, не задумываясь, берет ее за руку. Точно так же Кэсси взяла его за руку, когда рассказывала о том, что сделали иные.

Это была их первая ночь в лагере беженцев. Сэмми лежал, свернувшись калачиком, рядом с Кэсси. До этой ночи он не мог осознать масштаб того, что случилось за последние месяцы. Все произошло слишком быстро. Отключилось электричество, папа завернул маму в белую простыню, семья перебралась в лагерь беженцев. Мальчик всегда верил, что наступит день, когда они вернутся домой и все будет как раньше. Мама не вернется, он не маленький и понимает, что она не вернется. Но он не осознавал, что обратного пути нет и что случившееся изменило все навсегда.

Не осознавал до того самого вечера. Тогда Кэсси взяла его за руку и сказала, что мама была одной из миллионов. Она сказала, что почти все на Земле умерли. И еще, что Сэмми больше никогда не будет жить в родительском доме. Он больше никогда не пойдет в школу, а всех его друзей забрала чума.

– Это неправильно, – шепчет Меган в темном салоне автобуса. – Это неправильно. – Она смотрит Сэмми в лицо. – Моя семья умерла, а у тебя есть папа и сестра? Это неправильно!

Паркер снова идет по проходу, он останавливается возле каждого места, тихо говорит с каждым ребенком и трогает у него лоб. Когда он прикасается к детской голове, в полумраке автобуса загорается огонек. Иногда огонек зеленый, иногда красный. После того как огонек гаснет, Паркер ставит ребенку на руку штамп. Красный огонек – красный штамп, зеленый огонек – зеленый штамп.