Хотя даже Эван Уокер – не Эван Уокер.
Я не знаю, кто он или что он. Он утверждает, что человек. Он выглядит как человек, говорит как человек и, признаю, целуется как человек. Но «роза бы иначе пахла, когда б ее иначе называли?» [12] . И бла-бла-бла. И высказывает он вроде бы разумные вещи, например, что убивал людей по той же причине, по которой я убила солдата с распятием.
Только дело в том, что я в это не верю. И теперь не могу решить, что лучше: мертвый Эван или живой Эван. Мертвый Эван не поможет мне выполнить данное обещание. Живой Эван поможет.
Почему он стрелял в меня, а потом спас? Что он имел в виду, когда сказал, что это я спасла его?
Это так странно. Когда он меня обнимает, я чувствую себя в безопасности. Когда он меня целует, я растворяюсь в нем. Как будто есть два Эвана: первый, которого я знаю, и второй, которого не знаю. Один – парень с фермы, у него мягкие нежные руки, и, когда он гладит меня по голове, я мурлычу, как котенок. Другой – притворщик и хладнокровный убийца, который стрелял в меня на шоссе.
Я могу допустить, что он человек, по крайней мере биологически. Может быть, клон, его вырастили на борту корабля-носителя из похищенных молекул ДНК? Или что-нибудь менее фантастичное и более низменное – человек, предавший себе подобных. Может, глушители – это всего лишь наемники?
Иные как-то его подкупили. Или похитили того, кого он любит (Лорэн? Я, кстати, так и не видела ее могилу), и теперь шантажируют: «Прикончи двадцать человек, и мы вернем твоих близких».
И последний вариант: он Эван. Одинокий напуганный парень, который убивает любого, кто может убить его. Он твердо следовал правилу номер один, но в конце концов нарушил его – отпустил подранка, а потом приютил и вы́ходил.
Этот вариант не хуже двух первых объясняет случившееся. Все сходится. Остается только одна малюсенькая проблема.
Солдаты.
Вот почему я не оставлю его в лесу. Хочу своими глазами увидеть то, что он сделал ради меня.
Лагерь беженцев уподобился соляной равнине, так что найти убитых Эваном просто. Один на краю оврага. Еще двое лежат рядышком в паре сотен футов от первого. Все трое убиты выстрелом в голову. В темноте. Это при том, что они стреляли в Эвана. Последнего я нашла там, где раньше были бараки, может, даже на том самом месте, где Вош убил моего отца.
И все они младше четырнадцати лет. И у каждого загадочный серебристый монокуляр. Прибор ночного видения? Если так, то мастерство Эвана еще больше впечатляет, только мне от этого становится тошно.
Когда я возвращаюсь, Эван не спит. Он сидит, привалившись спиной к поваленному дереву. Бледный, дрожит от холода, глаза провалились.
– Это были дети, – говорю я ему. – Всего лишь дети.
Я прохожу в подлесок за спину Эвана, и там меня выворачивает.
После этого мне становится легче.
Возвращаюсь к Эвану. Я решила его не убивать. Пока. Живой он мне нужен больше, чем мертвый. Если Эван – глушитель, то он может знать, что случилось с моим братом. Поэтому я беру аптечку и сажусь между его ног.
– Ладно, пора делать операцию.
Я достаю из аптечки стерильные салфетки, а он молча наблюдает за тем, как я счищаю с ножа кровь его жертвы.
Я тяжело сглатываю, чтобы избавиться от мерзкого привкуса рвоты, и говорю:
– Ничего подобного раньше не делала.
Обычная фраза, но у меня ощущение, что я обращаюсь к незнакомцу.
Эван кивает и переворачивается на живот, а я откидываю рубашку и оголяю его нижнюю половину.
Никогда не видела голого парня, и вот, пожалуйста, сижу на коленях у него между ног. Правда, я вижу его не целиком, а только, скажем так, заднюю часть. Странно, но я никогда не думала, что мой первый опыт общения с голым парнем будет вот таким. Хотя, по большому счету, что тут странного.
– Еще таблетку? – спрашиваю я. – Холодно, у меня руки трясутся.
– Обойдусь без таблеток, – бурчит он, уткнувшись лицом в согнутый локоть.
Сначала все делаю медленно и осторожно, но потом быстро понимаю, что это не лучший способ выковыривать ножом металл из человека. Или не человека. Это ковыряние только продлевает мучения.
На зад уходит больше всего времени, но не потому, что я осторожничаю, просто ему досталось больше осколков. Эван лежит спокойно, только иногда вздрагивает. Иногда издает протяжный стон, а иногда делает глубокий вдох.
Я убираю куртку с его спины. Тут ран не так много. У меня окоченели пальцы, затекли запястья, я заставляю себя действовать быстро… быстро, но аккуратно.
– Держись, – бормочу я, – уже почти все.
– И я – почти все.
– У нас мало бинтов.
– Просто обработай те раны, что хуже.
– А если заражение?
– В аптечке есть таблетки пенициллина.
Пока я достаю таблетки, он переворачивается на спину. Эван запивает таблетки водой из бутылки, а я сижу рядом вся потная, хотя температура куда ниже ноля.
– Почему дети? – спрашиваю я.
– Я не знал, что это дети.
– Возможно. Они были хорошо вооружены и определенно знали, что делают. Но нарвались на того, кто свое дело знает еще лучше. Ты, кажется, забыл рассказать о том, что прошел боевую подготовку.
– Кэсси, если мы не можем доверять друг другу…
– Мы не можем доверять друг другу. В этом вся проблема.
Хочется треснуть его по голове и разреветься одновременно. Я устала от собственной усталости. Солнце выходит из-за облаков, и над нами появляется кусочек ярко-синего неба.
– Инопланетные дети-клоны? – гадаю я. – В Америке закончились ребята призывного возраста? Я серьезно, почему по лесу бегают несовершеннолетние с автоматическим оружием и гранатами?
Эван качает головой и отпивает из бутылки. Морщится.
– Пожалуй, я все-таки приму еще одну таблетку.
– Вош говорил, что они заберут только детей. Зачем? Чтобы делать из них солдат?
– Может, Вош вовсе не инопланетянин. Может, это военные собирают детей.
– Тогда почему он приказал убить всех остальных? Почему он пустил пулю в голову моему отцу? А если он не инопланетянин, тогда где взял «глаз»? Что-то тут не так, Эван. И ты знаешь, что происходит. Мы оба знаем, что ты это знаешь. Не пора ли выложить все как на духу? Ты не боишься доверить мне оружие, ты позволил мне вытащить осколки из твоей задницы, а правду рассказать не можешь?
Эван долго смотрит на меня, а потом заявляет:
– Мне жаль, что ты подстригла волосы.
Может, я бы и клюнула на это, но я замерзла, меня подташнивает и нервы на пределе.