Жгучая боль пронзила тело.
О том, чтобы использовать автомат, не могло быть и речи. Проводник старался не шевелить рукой, чтобы не спровоцировать собаку. Вкус крови разбудил в ней инстинкт. Почуяв ускользающую добычу, слепая тварь начнет мотать головой из стороны в сторону, стремясь вырвать из тела кусок побольше.
Грек достал из-за пояса пистолет ТТ и выстрелил прямо в глаз, закрытый пленкой. Собака коротко взвыла. Сталкера окатило горячей кровью. Обмякшее было тело скрутила судорога. Умирая, псина разжала челюсти лишь отчасти. Здоровый кусок мяса вместе с вырванным клоком комбинезона навеки остался в ее пасти.
Рукав мгновенно пропитался кровью – и своей, и твари. От пульсирующей боли потемнело в глазах. Грек попытался подняться на ноги, но поскользнулся в луже крови и упал в грязь. Машинально облокотившись на раненую руку, он взвыл не хуже собаки.
Невзирая на кровь, льющуюся из открытой раны, он высунулся из укрытия. Пора было двигаться дальше. Если мертвецы закупорят выход из тупика, то все. Конец.
В сквозном проходе тут же засвистели пули.
– Грек, – услышал он тихий голос и по привычке обернулся.
Неоткуда здесь было взяться человеческому голосу.
Проводник никого, естественно, не увидел, но тут его позвали опять:
– Грек!.. Я наверху. Голову подними, черт.
Он послушно поднял голову. В проеме, который образовали две автомобильные крыши, блеснули стекла очков.
– Руку давай. – Очкарик протянул ладонь.
Греку некогда было рассуждать на тему, выдержит ли этот хлюпик вес его тела. Он закинул за спину автомат и подал мальчишке правую руку.
Проводник попытался зацепиться за что-нибудь, чтобы упростить Очкарику задачу, однако не рассчитал – левая рука, липкая от крови, соскользнула с подвернувшейся опоры. Он непременно упал бы, если бы Очкарик, хрипя от напряжения, целую секунду не удерживал его на весу. Нащупав наконец опору, Грек подтянулся, рванулся наверх и перебросил тело на автомобильную крышу, прогнувшуюся под его тяжестью. Только тогда Очкарик разжал руку.
– Вниз. Здесь ход, – сказал парень, с трудом переводя дух. – Зомби облепили тропу со всех сторон. Давай за мной.
Сталкер полез за новичком, не задавая лишних вопросов.
Они благополучно выбрались из завала. Очкарик двинулся вперед, огибая очередную груду железа. Его спина мелькала перед глазами, и Грек старался не отставать. Лавируя между сгнившим комбайном и сенокосилкой так, будто всю жизнь провел на свалке, Очкарик упрямо продвигался к выходу. Судя по перевернутому экскаватору, вгрызавшемуся ковшом с редкими зубцами в сухую землю, до выхода было рукой подать.
Они не дошли до спасительной свободы всего ничего.
На одном из поворотов – такого не увидишь и в кошмарном сне – Очкарик нос к носу столкнулся с хозяином Зоны.
– Ложись! – успел крикнуть Грек, падая на землю.
Очкарик рухнул ему под ноги, тут же поднялся на колено и дал прицельную очередь в черную тень, нависшую над тропой. Пули прошили пустое пространство. Там, где только что стоял хозяин, белел над мощными надбровными дугами обнаженный череп, зависший в воздухе. Еще миг – пропал и он.
– Не трать патроны, Очкарик, – устало сказал Грек, перетягивая обрывок рукава выше раны, чтобы остановить кровь. – Хозяина там нет.
– Как это нет? Я видел своими глазами.
– Ты видел не глазами… короче, что он хотел, то ты и рассмотрел. Не трать патроны, сынок. Он нас нашел. Нам его не убить.
Сталкер задумчиво взвесил в руке последнюю гранату. Это был жест отчаяния – для хозяина или для себя?
– Мы пройдем, Грек! Пройдем! Вставай!
– Пойми, сынок, это он дал нам время. Не наигрался, мать его! Еще пара минут, и мы не сможем разговаривать. Это конец, сынок. Запомни напоследок, что скажу. Из тебя вышел бы классный сталкер, сынок. Это я тебе говорю.
– Нет! – Совсем близко блеснули круглые стекла. – Его можно убить? Можно? Отвечай! Должен быть способ!
– Есть. – Грек улыбнулся. – Надо подойти сзади, очень тихо, причем к настоящему, а не к миражу, и выстрелить в затылок.
– В лоб?
– Что в лоб?
– В лоб тоже можно?
– Уж лучше сразу в глаз.
– Хорошо.
– Что – хорошо? – переспросил Грек, хотел еще что-то добавить напоследок, но не успел.
Тяжелый, гулкий, постепенно нарастающий шум волной накрыл свалку. Мелко задребезжали кучи железа, передавая дрожь земле.
– Это хозяин? – спросил Очкарик, но Грек не ответил.
Открыв рот, он смотрел куда-то наверх.
Очкарик машинально оглянулся и коротко вскрикнул.
Военные действия на первом уровне заброшенного кладбища потревожили само основание гигантской горы. Что-то сдвинулось в установившемся порядке. Сверху, как преддверие будущего извержения, посыпалась мелкая ржавая труха. Пронзительно заскрежетало железо, выворачивая душу наизнанку.
На самом верху медленно съехала набок автомобильная покрышка, задержалась и рухнула вниз, увлекая за собой обвал. Не успел скрежет затихнуть, как с верхних этажей вслед за трухой посыпались искореженные металлические обломки.
Гора сопротивлялась. Она выла на разные голоса, заполняя окружающее пространство скрежетом, извергала вниз лаву изуродованного железа, тряслась в последней судороге, избавляясь от всего, что плохо лежало.
И вдруг, как селевой поток, увлекая за собой гнилье, копившееся десятилетьями, сверху покатилась волна, погребая под собой все, что лежало у подножья.
Свет автомобильных фар слепил глаза. Моросил дождь. Капли затекали за шиворот и неприятно холодили шею. Длинные волосы давно намокли. Они лежали на плечах и липли к рукавам куртки. Ника собрала их в пучок, слегка отжала и закинула за спину. Мокрые пряди хлестнули по рюкзаку.
Она сидела на автобусной остановке без крыши, открытой всем ветрам. Сегодняшний вечер ничем не отличался от сотен других. Ей некуда было ехать, ее нигде не ждали. Хуже всего то, что ей не о чем было мечтать.
Так было всегда, после того как Ника ушла из дома. Жизнь разделилась на то, что было «до», и то, что случилось «после». Ника так и не простила матери ее смерти. Вся любовь, которой было много, вдруг куда-то делась. Не то чтобы отец сразу переменился – он просто перестал замечать ее. Прежний мир рухнул, и на его осколках буйным цветом расцвела взаимная неприязнь.
Как ожидаемый итог – отец привел в дом женщину и твердо сказал:
– Она будет теперь жить с нами.
– Если так, то уйду я. – Ее слова по твердости не уступали отцовским.
– Уходи. – Отец пожал плечами.