Смертник | Страница: 45

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

В противоположном углу сидел Краб. В его стеклянных глазах отсутствовал всякий смысл. Подвернутые штанины не скрывали белых худых ног. Кровь из глубоких царапин текла по ним, минуя грязные полосы, в которые превратились повязки, сбитые у щиколоток, забиралась в ботинки. Краб не двигался. Он смотрел себе на ноги так, словно вид крови, выступающей из ран, завораживал его.

«Вот бестолочь, – в сердцах подумала Ника. – Так и будет сидеть!»

– У тебя бинт остался? – не выдержала она.

Вместо Краба отозвался Макс, успевший заснуть.

– А? – встрепенулся он. – Кто остался?

– Спи, – успокоила его Ника. – Я первый покараулю.

– Ты гений, Очка… – промямлил он и заснул на полуслове.

– У тебя бинт остался, Краб? – шепотом спросила она. Еще не хватало тратить на него собственные запасы!

Прошло немало времени, прежде чем Краб очнулся и поднял на нее глаза – красные, с опухшими веками.

Ей пришлось повторить вопрос. Только тогда в глазах его мелькнуло понимание. Краб разлепил сухие губы и вытолкнул невнятное «да».

– Давай сюда, помогу, – зло сказала Ника. – Противно смотреть, как ты кровью истекаешь.

Она помогла, как маленькому ребенку, промыла раны раствором антисептика, наложила достаточно тугие повязки, чтобы остановить кровь. Сразу после этого Краб жадно опрокинул в рот полфляги воды, привалился виском к холодной стене и закрыл глаза. Он глубоко и ровно задышал, даже не сказав ей «спасибо».

Ника сидела на чем-то деревянном и от нечего делать всматривалась в лица спящих парней. Макс почивал сном праведника. Спокойное расслабленное лицо, размеренное дыхание.

Краб вздрагивал во сне, поджимал синие губы. По его худому, изможденному лицу, покрытому двухдневной щетиной, пробегала судорога. Это делало его еще более неприятным, чем обычно.

В наступившей тишине обостренный слух девушки улавливал любой шорох, доносившийся из соседнего помещения.

– Шей, тебе говорю! – Тихий голос, без сомнения принадлежавший умирающему Перцу, был для Ники подобен удару грома.

Послышалась возня, потом что-то упало.

– Легче, Грек. Мне… больно.

– Так?

– Да, еще здесь стяни. Туже. Пусть лучше кожа внахлест идет, чем дырка останется.

Установилась долгая тишина.

Ника лихорадочно соображала. Она пыталась себе представить, как они затолкали внутрь Перца все то, что высыпалось из люка. Вместе с грязью и мусором, со всем, что налипло на кишечник. Как можно было вместить все это в живот? Ладно – втиснули, ладно – зашивают. Но возможно ли, чтобы человек после этого жил, еще и разговаривал, да не просто так – советы давал?!

Все это в голове не укладывалось.

– Грек, брось туда всю эту фигню. Подальше, в угол. Крысы съедят…

– Не жалко? – сдавленно прошептал проводник. – На память оставить не хочешь?

– Смешно тебе. Давно пора было от этого дерьма избавиться.

Они помолчали.

– Давно это началось?

– А я знаю? – Перец понизил голос до еле слышного шепота.

Ника осторожно поднялась. Тщательно выбирая место, куда можно поставить ногу, не опасаясь постороннего шума, она подошла к двери и прислонила ухо к щели.

– В один прекрасный день есть и пить перестал. Только и всего. Не требовалось. Внутри, понимаешь, будто что-то чужое ворочалось.

– Почему к доктору сразу не пошел? Говорят, на ранней стадии…

– Говорят, говорят!.. Некогда было. Меня живодеры на третьем уровне в котельной обложили. Там все водой залито. А посреди оборудование валом навалено – вроде как остров получился. Живодеры воды не любят. Не знаю, может, они рассчитывали, что я сам к ним приду, когда сидеть надоест. Вот на этом острове месяц без малого я и проторчал.

– Месяц, – выдохнул Грек.

– Без малого. Видать, кто-то посвежее в наши края забрел. Снялись они всем семейством и охотиться ушли. А то сижу, бывало!.. Там свет тусклый. Эти суки нарочно проявятся, рассядутся на лестнице, щупальца вытянут и сидят не двигаясь. А потом раз – и исчезнут. Сердце в пятки уходит, жду, что они наплюют на всю свою нелюбовь к воде и с голоду ко мне полезут. Страшно до жути. У меня к тому времени из оружия один нож остался. Тискаю его в руках до боли. А толку-то от этой железки? Случись что, только и годится на то, чтобы себе по горлу резануть.

– Досталось тебе, Перец.

– Еще как. Так я, когда они снялись, долго сидел, чтобы удостовериться. Вот тогда и понял, что мне вообще ни еда, ни питье не нужны.

– Погоди, а спирт?

– Вспомнил! Я думал, забудешь. Жадность меня по старой памяти одолела. Хлебнул, так чуть вообще не сдох от твоего спирта. Таким узлом внутренности закрутило, думал, из горла полезут. А потом ничего, отпустило. Даже хорошо стало.

Некоторое время стояла тишина.

– Что делать будем, Перец?

– Ясен перец, выходить надо. Вас выведу, воздуху на поверхности глотну и назад. Здесь тоннель есть, аж за «Сталкером» выходит. Вернетесь, не беда.

– Знаешь, хватило мне этих подземных лабиринтов. Может, ближе выход есть? Я по старинке, по земле предпочитаю ходить.

– По земле – это хорошо. Но не нужно. На этом уровне тихо – выродки выше развлекаются.

– Выродки выше. А живодеры ниже…

– Были живодеры. Набрел я неделю назад на семейку. Дохлые все лежат. Те самые, что меня держали. У одного щупальце с корнем вырвано, я его хорошо запомнил. «Монолитовцы» под землей лазали и между делом семейку положили. Но и своих, конечно, оставили будь здоров.

– Одной семейкой, сдается мне, в таких катакомбах дело не обошлось.

– Не скажи. Сам знаешь, живодерам простор нужен. Может, под Выселками и другое семейство имеется, но пока до них дойдет… Наши-то матерые были, всех разогнали.

– Ты-то чего на третий уровень полез, если знал, что там живодеры?

– Для дела полез, Грек. – Перец надолго замолчал, потом продолжил: – Дорога на Выселки только через третий уровень выходит. Выведу вас, воздуху живого напоследок глотну и на дно. Спать буду. Устал я, Грек.

– Так спи. Может, укол тебе сделать?

– Не надо мне теперь ничего… человеческого. Зона обо мне позаботится.

– Скажешь, когда пойдем. Я рядом буду.

– Ага. Эти твои видели, что со мной?

– Да. То, что ты отдельно и кишки отдельно.

– И Краб видел?

– Краб нет. Только Макс с Очкариком.

– Скажи, зашил ты меня. Живучий я очень. Вели, пусть не болтают.

– Будь спокоен.

– Да, «Патриота» бояться, в Зону не ходить.