Book.

— Сынок, клубники не купишь? — старушка, одиноко сидящая на перроне, смотрела на него с надеждой. — Отдам за полцены.

Генка помотал было головой, но тут же передумал. Однажды он крепко отравился ягодами. Что-то там с плесенью переел и затемпературил. Живот болел жутко, уколы даже ставили. С тех пор к ягодам он охладел. Но больно уж кротко глядела на него эта старушка. Не уговаривала, не наседала, как делают это городские торговки. Отказали — и приняла, как должное. А поездов здесь с гулькин нос — кто у нее что купит? И скиснет все на фиг — на такой-то жаре.

— Ладно, возьму немного… — Генка подошел к бабуле. Торговаться не стал, и дрожащими руками она попыталась выбрать ему самое лучшее.

— Кушай, милок. Кушай, на здоровье. Все свежее, со своего огорода…

Вздымающееся солнце било прямо в затылок, и тень Генки, точно компасная стрелка, указывала верное направление. Поблагодарив старушку, он поправил на спине рюкзак и шаркающей походкой двинул к вокзалу.

Внутри здания было прохладно и тихо. Правую половину зала опоясывали старенькие складывающиеся сиденья, в стенке красовалось окошечко кассы. В левой половине разместился буфет — с нехитрым ассортиментом на полках, с огромным электрическим самоваром. Но более всего Генку позабавила гигантская печь, черными боками выпирающая разом в оба зала. Кажется, такие именовали голландками. Верно, завез тот же Петр Первый. Мало ему было табака, так еще и печки заставлял перекладывать! Сердитое было время, клыкастое, хотя… Курных-то изб тоже хватало! Вся Россия, считай, в таких жила — с полками-сыпухами для сажи, с дырами-дымогонами, совершенно не похожими на привычные трубы. Потому, верно, и не курили, что топили по-черному. А Петр взял и переиначил все.

Генка погладил печь — все равно как циркового слона. Бок был прохладный и шершавый. Печной «слон» спал. Хотя, возможно, в особо лютые зимы печь снова пробуждали от спячки.

Скользнув глазами по висящему возле печи расписанию, Генка без труда отыскал ближайший поезд до Екатеринбурга. Даже азартно полыхнуло в голове — а не купить ли билет обратно? Взять и уехать из этой дыры домой. Все равно ведь никто не узнает!

Генка даже поглядел в сторону кассы, но в эту минуту забренчала ложечками буфетчица, и, совершив незамысловатый выбор, парнишка зашагал к буфету.

Творожники, кулебяки, сдобные булочки и рулеты он легко бы сейчас обменял на какую-нибудь отбивную, но ничего мясного не было. Какой-то выцветший салатик непонятного происхождения, картофельное пюре, и ничего больше. Чуть в стороне — полки с журналами и бытовой утварью, наборы бигуди, лак для ногтей и тут же рыболовные снасти…

— А сосиски у вас есть?

— Кончились, жизнерадостно отозвалась буфетчица, плотная тетечка с крупной завивкой и смуглыми руками. — Зато выпечка всегда свежая. Из местной пекарни. Бери, пока не закрыли.

— А хотят закрыть? — вежливо поинтересовался Генка.

— Уже не хотят — закрывают. Считай, последний месяц работают.

— А дальше что?

— Дальше привозной будет. Хлебушко-то! — тонким дребезжащим голоском отозвался сидящий за ближайшим столиком старик. Слово «хлебушко» он протянул таким тоном, что сразу стало понятно, как он относится к закрытию пекарни. — Теперь из города повезут. Там у них целый хлебозавод. Так что химией теперь будем питаться.

Гена купил у буфетчицы стакан чаю с творожником, присел к старику за столик. Осмотревшись, разглядел еще одного «боровичка» с бородой. Этот спал на лавочке, чуть приоткрыв рот. Руки скрестил на груди, как какой-нибудь полководец, наружу выпирали старенькие наградные планки.

«Что-то многовато кругом старичья, — мельком подумал Генка. — В вагоне, на перроне, здесь, — прямо профилакторий какой-то…»

Между тем сосед тоже жевал какую-то булочку, а чай пил шумно, с частыми хлюпами.

— Раньше пекарни по всем селам водились, — шамкая, сообщил он. — Из настоящей муки хлебушек выпекали. Ржаной да пшаничный (старик так и сказал — пшаничный). А теперь что? Люди работают на том же мукомольном, — рассказывают, будто сами не знают, что сыплют в мучицу. Им привозят в мешках, они и сыплют!

— Наверное, ароматизаторы с консервантами, — подсказал грамотный Генка.

— Во-во! Может, специально и сыплют. Травят всех потихоньку.

— Чего ерунду-то мелешь, Семеныч! — фыркнула из-за прилавка буфетчица. Кудряшки ее смешливо колыхнулись. — Кому вы нужны?

— Именно, что не нужны. А то ведь есть-пить просим, гундим… — Семеныч аккуратно смел со стола крошки, отправил пригоршней в рот. — Ты, Нюська, на зарплату живешь, потому не понимаешь. А нам ведь и пенсии надо носить, и почту с газетами. А тут вона как все просто — насыпал какого-нибудь дуста, и порядок на корабле!

— Вас простым дустом не выведешь, — Нюська навалилась на прилавок, уютно сложила смуглые руки под полной грудью. — Как тараканы живучие! Так что не расстраивайся!

— Да я не расстраиваюсь. Мне ить чего? Мне долго-то не мучиться. Вас жалко, парнишку вон. Смотри, какая худоба! Тоже, наверное, из города.

— Из города, — подтвердил Генка.

— Ну вот… Вы же хлеба там нормального не едите. Раньше — как купил булок десять — для кроликов, коров, для себя, значит, поставил на тумбочку, и никаких тебе хлопот. Он и через неделю вкусный да мягкий — безо всяких хлебниц. А ваши городские батоны я знаю… Через день сохнут, в рот брать противно. Через неделю ровно кирпичи становятся…

— У меня же ягоды есть! С помидорами! — вспомнил вдруг Генка. Такая уж атмосфера образовалась в зале. Никто никого не стеснялся, все были своими. — И яйца с огурцами. Угощайтесь! — он живо извлек из рюкзака кулек со снедью. — Хлеб, правда, городской, зато остальное — все свежее. Давайте, в самом деле, а то испортится.

— Яички — это хорошо, — не стал отнекиваться дед. Взяв одно, постучал желтым ногтем по скорлупе. — Из таких зефир раньше делали.

— И сейчас делают, — хмыкнула Нюська.

— Делают они, как же! — Семеныч подмигнул Генке все равно, как союзнику. — Пробовал я ваш зефир — сахар голимый! Раньше не докладывали, и вкус был интересный. А сейчас и лизнуть страшно. Газировку, кстати, тоже пить не боялись.

— Сейчас боишься, что ли? — подала голос Нюська.

— Газеты читать надо, — Семеныч прикусил сразу половину яйца, зажевал беззубым ртом быстрее. — Там давно уж прописали: сахара нынче нет — один сахарозаменитель, и в газировке, как в этой твоей пепси-коле — аж четыре ложки на стакан! А раньше две клали. Значит, что? Значит, кариес и привыкание.

Генка взглянул на старика с уважением. Не таким уж старым мухомором тот оказался!

— А еще соя кругом, чай в пакетиках с краской напополам, мед искусственный, — Семеныч управился с первым яйцом и взял помидор. — Это ж ни поесть, ни попить! У тебя вот раньше одеколон стоял, и где он теперь?