— А то ведь жалко же, — поддакнул Юрашка.
— Жалко, — согласился Генка.
— Какой ты все-таки умный, — вздохнула Варя. — Про сердце так хорошо сказал. Которое чуть левее солнышка…
Генка невольно расплылся. Не бог весть какая похвала, да еще в устах десятилетней девочки, но было все равно приятно.
— Не такой уж и умный, — пробормотал он. — Вон чуть не утонул вчера…
— Если хочешь, могу научить тебя плавать, — тут же предложила Варя.
— Меня?
— Ну да.
— А я? Я тоже хочу научиться! — возмутился Юрашка.
— И тебя буду учить. Если обещаешь слушаться. Ну как? — Варя взглянула на Генку. — Согласен?
— Ну… Я вообще-то умею немножко.
— Немножко — не считается. На воде — как под землей: либо да, либо нет.
Генка хотел было фыркнуть, но вовремя припомнил про Вариного отца, погибшего в шахте. Девочка и впрямь знала, о чем говорила. И про диггеров он ей зря, наверное, рассказал.
— Так ты согласен?
С некоторой неохотой он кивнул.
— Вот и хорошо! С завтрашнего дня и начнем! На пруду глубоко, а здесь, на речке, — в самый раз.
— Ура! — закричал Юрашка и, конечно, снова принялся выплясывать что-то из дикарского репертуара. Глядя на него все рассмеялись. Даже маленький Шурик — и тот пустил радостную слюну и на минуту позабыл о своих краснющих глазах.
* * *
К гудению ног он начинал уже привыкать, но теперь, похоже, должны были заболеть и спина с руками. Дед Жора по-прежнему маялся поясницей, вот бабушка Феня и попросила принести воды. Успокоив ее, Гена отважно взялся за коромысло.
Отважно-то отважно, но всей его отваги хватило лишь на первые несколько шагов от колодца.
Екалэмэнэ!.. Он и подумать не мог, что эти ведрища окажутся такими тяжелыми! То есть одно ведро он как-то уже поднимал, но сегодня плечо подростка плющило похожее на древний лук коромысло, и сразу два ведра гнули и сгибали городского жителя, стремясь по пояс вдавить в землю, переломить позвоночник и вытолкнуть из грудной клетки сердце. Дорога, которая пять минут назад казалась такой короткой, превратилась в нечто непреодолимое. В висках настукивали звонкие молоточки, руки и плечи от напряжения дрожали. Качаясь, как пьяный, Генка семенящими шагами двигался по дощечкам. Само собой, из ведер вовсю плескала вода — на землю, на крапиву с подорожником, но главным образом на штанины. Хорошо хоть начинало смеркаться, и Генка надеялся, что позора его никто не увидит. Однако увидели.
— Эй, городской, не переломись!
Повернуть голову он не сумел бы при все желании, но по голосу все же узнал насмешницу. Та самая конопатая девчонка, что развешивала белье.
— Помогла бы лучше, — просипел он.
— А пойдешь со мной погулять?
Генка остановился. Даже в городе девчонки так в лоб парней не штурмуют. На миг он даже забыл про чертово коромысло.
— За два ведра?
— А сколько бы ты хотел?
— Ну, я не знаю… Там у нас всего полбочки.
— Значит, четырех ведер хватит. Ставь давай, а то и впрямь переломишься.
Словно штангист, Генка приподнял над собой коромысло, осторожно поставил ведра на землю. Оглянувшись, наконец-то разглядел собеседницу.
— Как вы их только носите! — он утер взмокший лоб.
— Да так и носим. Что нам еще остается?
— А водонапорная башня?
— Хватился! Она уж лет десять заколоченной стоит. Как пилорама сгорела, так и водонапорку закрыли. Насос там сломался или что другое.
— Можно ведь, наверное, починить.
— Да кто починит-то? Ты, что ли? — девчонка подошла ближе, легко подняла коромысло, удобно пристроила на плече. Генка даже залюбовался.
— Тебя как звать?
— Катюха. А тебя?
— Меня Гена. А почему Катюха?
— А как еще?
— Ну… Можно Катей. Или Екатериной.
— Екатериной буду, когда состарюсь. А пока — лучше Катюхой, — новая знакомая блеснула озорным глазом. — Ты, говорят, воспитателем у нашей малышни заделался?
— Скорее — вожатым.
— Давай, давай! А то некому сопли-то им подтирать.
— Чего там подтирать, — вполне самостоятельные ребята! Шурка, конечно, малец еще, но Юрашка очень даже смышленый.
— Ага. Только не забрали почему-то твоего смышленого в город! Взяли и старикам скинули.
Генка промолчал. Голос Катюхи звучал весело, а вот интонации ее парнишке не понравились.
— Хочешь не хочешь, а детдомовские — они все дефектные. Потому и забирают только самых-самых. А Юрашка еще и под себя мочится.
— Как это?
— А, так тебе еще не рассказывали? Почитай, каждую ночь — лужа. Кому такой нужен?.. — Катюха остановилась. — Все, пришли, что ли. Отворяй калитку.
— Знаешь что, а ставь-ка ты прямо здесь, — внезапно предложил Генка. — Я сам донесу.
— Перед стариками хочешь покрасоваться?
— Само собой.
— А чего голосок тусклый? Или гулять раздумал?
Генка не стал мудрить.
— Да чего-то расхотелось.
— Что, городские, небось, лучше глянутся? — Катюха посмотрела с вызовом, и в глубине девчоночьих глаз блеснула сердитая водица. Темная, обещающая нешуточный шторм.
— Не в этом дело, — Генка изобразил улыбку. — Только больно уж ты говорливая.
— Так все равно же радио нет! — она с готовностью рассмеялась. — Разве что Степчик магнитофон свой иногда включит, так и тот сейчас поломал. Носится, как носорог, вот и крушит все что ни попадя.
— Видел я этого носорога…
— Во-во! Ты один раз видел, а я каждый день вижу, и до сих пор удивляюсь, что живая.
Зубки у Катюхи были ровные и белые, улыбка ей явно шла. Генка покосился на девочку с удивлением. Странно в ней все это сочеталось — грубоватая прямота, сердитые нотки, готовность к веселью.
— Ладно, если хочешь, погуляем, — решил он. — Только уж я сам все дотаскаю. А потом на улицу выйду.
— Смотри, не забудь!
— Не забуду.
— И не переломись раньше времени, — она снова рассмеялась…
На ошибках учатся, и больше Генка не геройствовал. Таскал по одному ведру, шагал аккуратно и часто менял руки. Потому и выплескивал уже меньше трети. Конечно, не подвиг Геракла, но, по крайней мере, остался живой. А еще через полчаса с щебечущей Катюхой они разгуливали по задворкам Соболевки.
— Скучно здесь. Мухи — и те сонные.
— Да уж, не Лас-Вегас.