– Знаешь, что я об этом думаю? – продолжил папа. – Берта не должна зависеть от Каролины. Пусть решает сама.
Было начало одиннадцатого, пожар уже почти потушили, и я могла со спокойным сердцем отправляться на станцию. Багаж был небольшой, только легкая сумка, так что можно было пройтись пешком.
Каролина наверняка уехала ранним поездом. Должно быть, у нее появилась какая-то идея, и в спешке она забыла, о чем мы договаривались. Сначала я расстроилась. Конечно, я представляла, как мы будем ехать вместе: в дороге нам всегда было так весело! Обидно, что она это забыла… Но потом я успокоилась. В конце концов, в поезде можно почитать – я взяла с собой толстую книгу.
Когда я подошла к станции, поезд уже стоял. Отправка была через пятнадцать минут. Я заняла место у окошка в пустом купе. Был праздник, второй день Пасхи, так что народу собралось не так много. Я откинулась на спинку, закрыла глаза. Ночью выспаться не удалось, поэтому, как только поезд тронулся, я начала дремать и скоро уснула мертвым сном. Перестук колес убаюкивал, вагон покачивался, как колыбель, и проспала я не меньше часа.
Но вот я открыла глаза – и что же увидела!
Напротив сидела Каролина, уже переодетая моим «братом». На столике между нами стояли: пакет с бутербродами, картонка с пирожными, термос и две фарфоровые кружки. А сама Каролина, казалось, спала, как сурок.
Но веки у нее предательски подрагивали, и вдруг она вскочила со своего места и обняла меня.
– Глупенькая! Ты, конечно, решила, что я уже не появлюсь! – засмеялась она. Порывисто взяла картонку, открыла и показала, что в ней.
– Смотри! Здорово, да? Кофейные пирожные от Линнея. И бутерброды. Ловиса для нас сделала.
Она задорно смотрела на меня, довольная, как ребенок.
– Мы с тобой отлично прокатимся. Как в прошлый раз, помнишь?
Еще бы! Конечно, я помнила… Но где она пропадала все утро?
Так ведь пожар же! Нужно было помочь! К горящему дому она прибежала одной из первых и потом все время что-то делала. На пожаре все должны помогать. Она думала, мы догадаемся.
– А где была твоя сумка?
Ах да! Сумку она упаковала еще вчера. Спать не ложилась, так всю ночь и просидела. Как будто предчувствовала: скоро что-то произойдет. И когда увидела огонь, сразу лес помчалась туда. А сумку оставила на кухне. Забрала потом, когда заскочила со всеми попрощаться.
– А ты как раз только что ушла, – сказала она и недовольно добавила: – Надя говорит, ты решила, что я сбежала! Ты действительно так подумала?
– Да. А что мне оставалось думать? Твоей сумки не было. Я решила, что ты уехала без меня.
Она покачала головой и так ласково улыбнулась, что я взбеленилась.
– Прекрати, Каролина! Ты вовсе не ангел!
Она захохотала, как ненормальная.
– Что тут смешного? – прошипела я, разозлившись еще сильнее.
– Сама подумай! Пожар. Город в опасности. А ты шастаешь по дому, ищешь везде мою старую сумку.
Я почувствовала себя идиоткой. И, поймав ее улыбающийся взгляд, вдруг увидела себя ее глазами: вокруг полыхает огонь, а я хожу по дому, шарю по всем углам…
– Конечно, это было глупо! Тебе, наверное, не нужна такая сестра? – выпалила я с досадой и злостью.
Она сразу же посерьезнела.
– Сестра? Да нет, ты знаешь, я на это больше не претендую. Я была вашей гостьей, вот и все.
Это прозвучало без обиды, всего лишь печально, и я тут же раскаялась:
– Прости, пожалуйста. Я не хотела грубить. Мне просто стало стыдно из-за своей глупости.
Каролина кивнула и занялась бутербродами. Шурша оберточной бумагой, она выжидательно улыбалась.
– Ну что, начнем с печеночного паштета?
Она протянула мне большой аппетитный бутерброд. Ее лицо сияло. Сейчас она была такой, как в моих мыслях, когда я по ней скучала. Заботливой и великодушной. Совершенно неотразимой. О ее неприглядных чертах в такой момент было легко забыть.
Но до чего же мне хотелось наконец решиться и поговорить с Каролиной о всех недоразумениях, заставлявших меня сомневаться в ней! Я никому так не верила, как Каролине, и в то же время никто не вызывал у меня такого недоверия. Но как объяснить ей это, чтобы она поняла? Если я сама никак не могла разобраться…
Она часто заставляла меня раскаиваться и чувствовать себя несправедливой. Вот и сейчас мне казалось: она такая открытая и честная, а у меня одно коварство на уме. Она прямо говорит, что думает, а я хитрю, скрывая свои мысли.
Я окинула взглядом ее элегантный мужской костюм и промычала с набитым ртом:
– А где ты переоделась?
– Здесь, в поезде. На самом деле хотела сделать это раньше, на товарном складе, но не успела. Надо было сначала вымыться.
Каролина рассказала, что вернулась с пожара вся в копоти и пропахшая дымом, ополоснулась у нас дома и одолжила у Роланда велосипед, чтобы успеть к поезду. Все старались ей чем-нибудь помочь.
Она задумчиво посмотрела в окно.
– Надя так привязана ко мне… Мы понимаем друг друга. Она бы наверняка обрадовалась, если бы узнала, что мы сестры.
Она посмотрела мне прямо в глаза.
– Но ты ведь не хочешь, чтобы так было на самом деле?
Она сказала это без горечи, словно о чем-то давно известном.
– Зачем ты так говоришь, Каролина?
– Мы ведь должны когда-нибудь разобраться, что нас связывает.
– А разве мы не знаем?
Она задумалась на минуту, потом ответила:
– Ну, я-то знаю, как я к тебе отношусь. Но понятия не имею, что значу для тебя. Такое впечатление, что ты вообще не представляешь, кто мы друг для друга.
Я промолчала. Мне нечего было возразить. В следующее мгновение улыбка вновь засияла на ее лице и она сказала:
– Все, хватит о грустном! Не сидеть же всю дорогу такими серьезными. Мы-то с тобой умеем повеселиться!
И мы набросились на кофейные пирожные. А потом изо всех сил старались устроить такое же бурное веселье, что и в нашу первую поездку в Замок Роз. Но в общем, просто вспоминали, что мы делали и говорили в тот раз. Это было смешно. Мы хохотали до упаду.
И вдруг замолчали. Каролина посмотрела на меня так, будто просила прощения.
– Не стоит пытаться вернуть счастливые минуты, – сказала она тихо.
– Конечно. Нам и без того будет хорошо, – ответила я.
Она уставилась в окно, и мы долго сидели молча. Не глядя друг на друга. Но наше молчание не было тягостным – напротив, оно успокаивало. Быть близкими – это не значит все время шутить и смеяться. Мы обе чувствовали, что для доверия нам не нужны слова. От этого мне стало легче, и я прервала молчание первой: