– Ты, кажется, похудела. Ты нормально питаешься?
– Вполне. А иногда меня угощают. Так что с этим проблем нет.
– А живешь ты где?
Во время репетиций она жила у самого директора. Но его жена оказалась ужасно любопытной, поэтому долго там оставаться Каролина не могла. Но долго и не понадобилось: они отправились в турне, а во время разъездов жили в разных гостиницах. Сложность была только одна: ей приходилось объяснять, почему она не может делить комнату с соседом. Обычно она объясняла это тем, что храпит. И, когда кто-нибудь проходил ночью мимо ее двери, она выдавала жуткие рулады.
– В труппе надо мной все потешаются, – хмыкнула Каролина, – ну и пусть. Зато на сцене я королева!
– А тебе не бывает одиноко?
– Бывает. Но я хочу быть одна. Мне это нужно. В одиночестве мне хорошо. Так что не волнуйся за меня, Берта. Я наконец-то на правильном пути.
– Значит, в замок не собираешься возвращаться?
Она нахмурила брови.
– Почему же. Как-нибудь обязательно приеду. Но лучше не спрашивай об этом.
Она поднялась и спросила, который час. До поезда оставалось около получаса, идти было недалеко, и мы не спеша зашагали в сторону вокзала. Я больше ни о чем ее не спрашивала, и молчание между нами вдруг стало напряженным. В горле у меня застрял ком. Когда я увижу ее снова? Вдруг мы расстанемся сейчас навсегда?
– Сестричка… – прошептала я.
Она остановилась и ошеломленно посмотрела на меня.
– Ты никогда раньше так меня не называла!
– Да… просто раньше я никогда этого не чувствовала, но сейчас…
К глазам подступили слезы, и я не смогла договорить. Она легонько покачала головой, не отводя от меня своего ясного взгляда.
– Не думай об этом, Берта. Не стоит… Какая разница, один у нас с тобой отец или разные? Для меня это уже неважно.
Ее слова обожгли меня, словно удар хлыста. До меня вдруг дошло, что она должна была чувствовать, когда я говорила ей то же самое. А она безжалостно продолжала:
– Ты часто повторяла, что дружба важней родства. И ты была права. Я начинаю это понимать… Но пожалуйста, не расстраивайся, Берта! Я же не стану из-за этого меньше тебя любить.
Она взяла меня под руку, прижалась и прошептала:
– Я думала, ты обрадуешься, что я наконец-то поумнела.
Мне пришлось достать носовой платок и высморкаться.
Она смотрела на меня с такой любовью! Ужасно, что мы должны были расстаться… Я не знала, о чем говорить, и, всхлипнув, пробормотала:
– Ты знаешь, что Арильд и Леони помолвлены?
– Что ты говоришь! Как это могло случиться?
– София постаралась. Так она сможет разом избавиться и от Арильда, и от Розильды, а ее сыночек будет управлять замком.
– Ну да. Она же всегда этого добивалась.
– Но теперь это слишком серьезно! Что нам делать, Каролина? Может, все-таки съездишь туда? Софии сейчас нет, она в Англии!
Но она решительно покачала головой и спокойно сказала:
– Нет, Берта, я должна жить собственной жизнью.
Мы стояли на перроне, подходил поезд, и, чтобы мои слова не утонули в грохоте, мне пришлось кричать:
– Собственной жизнью, говоришь? Но разве это твоя жизнь, а не чужая – тех, кого ты играешь? А где же ты сама, Каролина? Настоящая, непридуманная? Почему ты не можешь хоть немного подумать о живых людях, которым ты нужна? Об Арильде, Розильде, обо мне?
Она слегка улыбнулась.
– А как же Карл Моор? Разве он не живой? А подумай о Джульетте, Офелии… или Гамлете! Разве им я не нужна? А Мария Стюарт? Подумай о ней!
Поезд остановился, я вскочила на подножку и крикнула сквозь смех и слезы:
– А дон Карлос? Смотри, о нем не забудь!
Улыбаясь, она помахала мне белым платочком.
– Конечно, не волнуйся. Я никого не забываю, Берта. Никого.
Каролина, с которой я встретилась, была другой. Очень изменившейся. Теперь у нее была почва под ногами. Она лучше знала свое будущее, чем я – свое. А мне-то всегда казалось, что она, как щепка, просто плывет по течению, от нечего делать пробуя то одну, то другую роль. Выходит, что нет. Очевидно, она всегда, более или менее сознательно, стремилась к одной и той же цели.
За нее можно было только порадоваться. Она нашла свое призвание, уверенно смотрела в будущее. Но это могло означать, что каких-то людей ей придется вычеркнуть из своей жизни, избавиться от какой-то части своего прошлого. А если я относилась к тем, кого нужно вычеркнуть? Мне следовало быть к этому готовой. Я могла потерять ее, хотя именно сейчас чувствовала, что мы так близки, как никогда прежде.
Раньше Каролина казалась мне иногда довольно равнодушной. Но, конечно, все было не так просто. Некоторое высокомерие было в ней от природы, из-за чего часто создавалось впечатление, что она безразлична к чувствам других людей. Она сама это осознавала. Я много раз замечала, как она пытается побороть в себе эту слабость. И когда ей это не удавалось, то есть когда она, так сказать, проигрывала в борьбе с самой собой, – она становилась беспощадной. Но не только к другим – себя она тоже не жалела.
Раньше она умела меняться за одну секунду. Раз – и перед тобой другая Каролина! Никогда нельзя было понять, где она настоящая, а где играет. Но в это воскресенье все было иначе. Она была настоящей во всем, и на сцене тоже. Это было невероятно. Сидя в зрительном зале, я не могла избавиться от чувства, будто знаю Карла Моора всю свою жизнь. Однако мне ни разу не пришло в голову, что это Каролина. Такая идея была бы слишком неправдоподобной. Но даже знай я об этом заранее, не исключено, что я все равно бы ее не узнала.
Через несколько дней от Каролины пришло письмо:
«Дорогая моя сестричка!
Когда поезд тронулся, мне стало так одиноко… Мы не успели наговориться, и я ужасно по тебе скучаю. Только потом до меня вдруг дошло, что мы говорили только обо мне и моей жизни. А о тебе – ни слова. Может быть, так бывает всегда? Как же я должна тебе надоесть в таком случае!
Иногда я думаю: что ты за человек? Знаю ли я тебя? И знаешь ли ты, какова я на самом деле? Шиллер сказал в одном маленьком стихотворении:
„Если хочешь узнать себя – посмотри, как ведут себя другие; а хочешь понять других – загляни в собственную душу".
Хороший совет – и для жизни, и для сцены. Но пока что, заглядывая в себя, я вижу только пустыню. В ней много великолепных миражей, но ни одного оазиса. Все – только сплошные миражи. А разве можно выжить в пустыне, в которой нет оазисов? Мне нужно хорошенько подумать об этом.