Обычно я помогала Каролине убирать со стола после обеда. Каролина этого не любила и часто делала вид, будто не замечает меня. Но я твердо решила, что не сдамся и не позволю навязать себе роль хозяйки. Не стану делать ей такого подарка. Вот я и помогала ей по дому как могла, благо Ловиса, наша новая экономка, не имела ничего против.
Со Свеей, предшественницей Ловисы, все обстояло иначе: она была твердо убеждена, что все в доме должны заниматься своим делом. А уж хуже того, чтобы я крутилась возле прислуги, она не могла себе и представить. «Господа должны вести себя подобающе, и горничные – тоже подобающе», – говорила она, но в ответ Каролина только смеялась. Тогда роль служанки еще не казалась ей привлекательной, превращение совершилось внезапно.
Но, как бы там ни было, я не собиралась ее поощрять.
И вот однажды, очень давно, Каролина сказала нечто такое, о чем я потом много думала. У нас в доме прислуживала одна старуха, ее звали Флорой, и дела у нее шли совсем плохо. Флора жила в древней, полуразвалившейся лачуге; время от времени мы приходили проведать ее и приносили немного еды. Жилище ее почти всегда выглядело ужасно: грязь, нищета; но однажды беспорядок особенно поразил нас, и мы с Каролиной, объединив усилия, сделали настоящую уборку: отскребли пол, вымыли окна и прочее. В то время я еще не была привычна к работе, но, взявшись за дело, старалась изо всех сил. Каролина заметила это и по дороге домой, взяв меня под руку, сказала:
– А ведь мы вместе могли бы наняться в какой-нибудь дом горничными – я и ты. Вот было бы славно!
Ее слова были для меня высшей похвалой, и я чувствовала себя как никогда счастливой.
Спустя какое-то время, когда мы с Каролиной остались наедине, я напомнила ей о том разговоре.
– Это твои слова. Помнишь?
Каролина опустила глаза и уставилась в таз с грязной посудой. Теперь я не могла видеть ее лицо.
– Неужели я так и сказала?
– Да, так и сказала.
Она поваландала тряпку в мыльной воде. Потом задумчиво проговорила:
– С тех пор, наверное, прошло много времени…
– Так значит, ты ничего не помнишь?
Каролина молчала.
– Может, ты передумала?
Тут она взяла мокрую тряпку и, скомкав, швырнула в таз с такой силой, что вода брызнула во все стороны. Ее саму окатило с головы до ног.
– А вот и не передумала.
Каролина рассмеялась, окинула меня взглядом, снова макнула тряпку в воду и бросила мне.
– Тогда почему бы нам так и не сделать?
– Так – это как?
Я кинула тряпку обратно.
– Почему бы нам не наняться к кому-нибудь в горничные? Ведь еще не поздно.
Она снова шлепнула тряпку в таз, снова полетели брызги; крича и смеясь, мы начали вырывать ее друг у друга и залили весь пол. Получилась целая морская баталия.
В этот момент в дверях появилась мама.
– Да вы просто дети!
Мама ничуть не рассердилась, а только отправила меня в комнату переодеться, потому что я промокла насквозь.
В один миг скрытое напряжение между мной и Каролиной исчезло. Рассеялись все мои подозрения и страхи.
Я была счастлива. Пусть мы даже не найдем подходящего места, но теперь я знаю, что Каролина верит в меня и по-прежнему думает, что мы бы могли работать вместе.
В тот день мы больше не виделись, я нарочно оставила Каролину в покое. Нам обеим требовалось время подумать.
Мы встретились в саду только вечером.
На улице было еще светло, Каролина вышла нарвать нарциссов для вазы, которая стояла на мамином пианино. Чуть подальше у клумбы Ловиса, стоя на коленях, выпалывала сорняки. Я боялась, что она нас услышит.
– Ты ведь не думала шутить, правда? – шепнула я на ухо Каролине, которая наклонилась к цветам.
– Конечно нет.
Она выпрямилась и посмотрела мне в глаза. Ее взгляд был серьезен. Мы долго стояли, читая мысли друг друга, и с той минуты стали союзницами. Мы решили, что уйдем из дома. Вместе.
Но как?
– Надо бежать, – прошептала я.
– Нет-нет… – Каролина замотала головой. – Бежать глупо.
– Но ведь родители…
– Они нам не помеха.
– Еще какая помеха!
– Почему? Что плохого в том, что ты хочешь работать? Не волнуйся. Это уладится.
Она улыбнулась. Каролина была верна себе. Она почти заставила меня поверить, что все и вправду будет так просто, как она говорит. Я тоже улыбнулась.
В эту минуту с клумбы поднялась Ловиса.
– Вечер-то какой чудесный! – воскликнула она.
– Да, правда! – отозвалась Каролина.
На миг я почувствовала себя абсолютно счастливой; я закрыла глаза и глубоко потянула воздух. Слышались неумолчные трели дроздов, и мне казалось, что впереди – новая жизнь.
Открыв глаза, я увидела перед собой расцветший каштан. На горизонте, словно роза, алело солнце. Оно уже почти село, позолотив на прощанье воздух, которым мы дышали, и покрыв весь мир мерцанием.
Каролина подставила лицо свету и загадочно улыбнулась.
– Солнце обращает боль в золото, – прошептала она.
– Что ты сказала?
Ее глаза расширились, взгляд приобрел какое-то неизъяснимое выражение.
– Старинное алхимическое правило. Ты разве не знала?
Я ничего не знала об алхимии, но боль прошла – я это чувствовала.
Начались летние каникулы, уже пора было ехать в деревню, но мама все откладывала переезд: папа никак не хотел трогаться с места. Это повторялось каждый год: папа говорил, чтобы мама ехала с нами, а он останется в городе и будет работать.
Папины мысли безраздельно занимал фундаментальный труд об Эммануэле Сведенборге, над которым он работал уже много лет. Папе хотелось закончить книгу летом, до начала учебного года, потому что с осени большую часть времени будет занимать преподавание.
Он уверял, что справится один, но мама знала папину непрактичность, которая к тому же усугублялась рассеянностью, и не решалась оставить его без опеки. В итоге мы решили, что Ловиса останется в городе и присмотрит за папой, если уж никак не удастся уговорить его ехать вместе со всеми. Мама не переставала надеяться до последнего и тянула с отъездом: опыт не научил ее, что ждать папу бесполезно. Папа только казался покладистым, но на самом деле всегда добивался своего.
Каролина должна была ехать в деревню с нами, а затем сменить Ловису, чтобы та тоже могла пожить за городом.
После Ивана Купалы Роланду предстояло ехать к священнику в Нэрке, на конфирмацию. Поначалу мама пыталась убедить меня ехать с ним и тоже пройти обряд, но я решительно отказалась. Я не хотела оставлять Каролину одну. У меня не хватало на это духу. Мало ли что может случиться? Нет уж, я с ней не расстанусь.