Мама и папа пытались заговорить с Надей, успокоить. Но она их не видела. Она никого из нас не замечала.
Я страшно испугалась: мне показалось, что Надя теряет рассудок. Все детское в ней исчезло. Перед нами был незнакомый ребенок с лицом взрослого. Все судорожнее цеплялась она за перила. И вдруг запела.
Мы стояли вокруг и ничего не могли поделать. Огоньки свечей трепетали, наши тени то росли и карабкались вверх по стенам, то съеживались и прятались по углам, как хищные звери перед прыжком.
Мне казалось, я тоже вот-вот сойду с ума.
Что переживает Надя? Что с ней происходит?
А она все пела, громче и громче. Это был псалом. И вот Каролина тоже запела. Ульсен подхватила, за ней Свея. В конце концов все мы хором запели. Казалось, пение успокаивало Надю. Тело ее обмякло. Напряжение ослабло, оцепенение прошло. Ужас в ее глазах медленно отступал, лицо постепенно стало обретать прежний цвет и детское выражение. Она сонно замигала и наконец зевнула. Мы тоже замолчали.
«Ближе, Господь, к тебе», – вот, что мы пели.
Бедная Надя, моя маленькая сестренка…
Я начала понимать, что с ней произошло.
Мы все стояли и молчали. Какая странная это была сцена! Группа людей в ночных рубашках, столпившаяся вокруг ребенка у перил, беспокойное трепетание свечей, умолкнувшее пение. Как будто все мы очнулись от кошмара.
Папа наклонился и осторожно поднял Надю. Она тут же отпустила перила и сунула палец в рот, склонив голову к папиному плечу, как младенец.
И только когда Надя уже лежала в постели родителей, заботливо укрытая одеялом, только тогда она смогла рассказать, что ей приснилось.
Все было, как я и предполагала. Ей снилось, что она на борту «Титаника», самого большого в мире трансатлантического парохода, несколько дней назад столкнувшегося с айсбергом и затонувшего.
В последние дни все только и говорили о гибели «Титаника». Газеты наперебой описывали катастрофу, заголовки становились все мрачнее и мрачнее. Каждый день нас буквально засыпали новыми подробностями несчастья – в школе, дома, везде. Помню, несколько раз Надя затыкала уши и убегала, не желая слушать все эти ужасы. Однажды папа попросил ее принести из прихожей газету. Она наотрез отказалась: «Не хочу прикасаться к этому гадкому „Титанику"!»
Мы лишь посмеялись над ней. Мы ничего не поняли.
Теперь я понимаю, что у Нади были все основания бояться газеты. Ведь именно она была источником зла! Как только кто-нибудь из нас брал в руки газету, мы тут же начинали говорить о плохом. Бесконечные жертвы – неизвестно, сколько их. Каждый день появлялись новые сведения. Идет ли счет на сотни? Или на тысячи?
Ульсен вдруг вспоминала, что одна из семей, которую она обшивала, находилась на борту «Титаника». Они собирались ехать в Америку навестить родственников. С ними было двое маленьких детей. Портниха искала их имена среди спасенных и погибших пассажиров, чьи списки ежедневно публиковались в газетах.
Утром она вышла к завтраку с большой фотографией. На ней была изображена та самая семья, Ульсен уже почти не сомневалась, что они были среди пассажиров «Титаника». Снимок был сделан незадолго до отъезда. На взрослых и детях были платья, сшитые Ульсен. Она приводила в порядок их гардероб перед путешествием в Америку.
Фотография переходила из рук в руки. Двое детей держались за мамину юбку и так серьезно смотрели в объектив, как будто боялись его. Ульсен сказала: «Они словно предвидят, что их ждет». Она даже всплакнула. На них были сшитые ею платьица. А сейчас они, наверное, лежат на дне моря…
Помню, Надя особенно долго рассматривала фотографию. Когда Ульсен заплакала, она отшвырнула снимок, но промолчала. В газете писали, что на борту «Титаника» было много детей и большинство их утонуло. И вот сестра увидела двоих из этих детей. В ту же ночь ей приснилось, что она сама на борту погибающего корабля. Ничего странного.
Ежедневно в газетах публиковались новые цифры. День за днем перед нашими глазами вырисовывалась страшная картина гибели корабля. Черный корпус, который, перед тем как затонуть, поднялся почти вертикально к небу. Силуэты людей на корме, до последнего цепляющихся за поручни, чтобы не свалиться в воду. Спасательные шлюпки вокруг судна переполнены людьми. Не говоря уж о всех тех, что плавали вокруг в ледяной воде, живые или мертвые – неизвестно. Среди волн то и дело появлялись головы, руки возносились к небу. Прощались ли они с жизнью? Или надеялись, что их затащат в шлюпки?
Надя не верила, что когда-нибудь снова сможет радоваться. Раньше она не знала, что на свете могут происходить такие ужасные вещи. Она не хотела верить тем жестоким фактам, о которых ей приходилось слышать. Например, что пассажиров третьего класса заперли и выпустили на палубу лишь после того, как спасательные шлюпки покинули судно.
Но ведь почти все дети находились именно там, в каютах третьего класса!
А если кто-либо из пассажиров пытался вырваться, его удерживали силой. И люди даже не возмутились. Они все приняли как должное. Само собой разумеется: того, кто заплатил больше и ехал в первом классе, нужно спасать в первую очередь. Они и не мечтали о другом, они знали свое место.
Надя до последнего надеялась, что это неправда, что это только отрывок из романа, какие любит читать Свея.
И вот она видела, как мы сидим и разглядываем картинку, день за днем повторяющуюся в газетах, – гравюру, вырезанную по рисунку, который сделал один из спасшихся, сидя в шлюпке. Она слышала, как мы читаем подписи к иллюстрации. Вчера тонущий корабль сравнивался с черным перстом, указующим в небо. Сегодня – с уткой, нырнувшей и высунувшей из воды хвост.
Надя слушала и недоумевала. Сможет ли она когда-нибудь без грусти смотреть на уток у речки?
Черный перст… Что это – перст Божий?
Все случившееся с «Титаником» полностью противоречило тому, чему ее учили, и во что она верила. Если хорошо себя вести, почитать родителей, молиться Богу и помогать бедным, ничего плохого не случится и случиться не может. Мир полон добра и счастья. Господь всегда готов протянуть человеку спасительную руку.
И вот оказывается, что это не так.
«Титаник», самый большой корабль в мире, вмещавший тысячи человек, был готов к любым испытаниям, к любым штормам. Он просто не мог затонуть – так все говорили. И все же это случилось.
Без двадцати двенадцать в ночь на пятнадцатое апреля он столкнулся с айсбергом. Без двадцати два корабля уже не стало. Час-другой – и все кончено. Немыслимо. Но факт.
Надя слышала, как мы читали, что до последней секунды на палубе играла музыка. Там оставались сотни людей, и, по словам очевидцев, перед концом они запели псалом «Ближе, Господь, к тебе», все подпевали или читали «Отче наш». К ночному небу возносились пение и молитвы, пока все не исчезло в водовороте падающих людей и обломков. На корме кто-то еще цеплялся за поручни. Но вот свет на борту погас, снова вспыхнул на несколько коротких мгновений и погас навсегда.