— Они все согласны, — сказал он. — Вы немногим рискуете. Они знают кучу мест, куда вас можно повести.
— Не считайте меня свиньей, — сказал я.
— Да нет! — сказал он. — Я хотел сказать — повести вас потанцевать и выпить. Он улыбнулся. У меня, без сомнения, был заинтересованный вид.
— Они забавны, — сказал он. — Они придут в магазин взглянуть на вас.
— Что им делать в магазине?
— Они будут покупать у вас фотографии актеров и, как будто случайно, все книги по психоанализу. Медицинские книги, хочу я сказать. Они все изучают медицину.
— Что ж, — пробурчал я. — Посмотрим.
Я, наверное, достаточно хорошо изобразил безразличие на сей раз, потому что Хансен заговорил о чем-то другом. А потом мы пообедали и что-то около двух часов он уехал. Я остался стоять один перед лавкой.
Думаю, я прожил там уже две недели, когда начал скучать. Все это время я не покидал магазин. Торговля шла хорошо. Книги раскупались хорошо; что касается рекламы, все делалось заранее. Фирма присылала каждую неделю вместе с пакетом, пополняющим запасы книг, иллюстрированные листки или складные проспекты, которые надо было помещать на хорошее место на витрине, под соответствующей книгой или просто на виду. В трех четвертях случаев мне достаточно было прочесть коммерческую аннотацию, открыть книгу на четырех-пяти страницах в разных местах, чтобы иметь совершенно исчерпывающее представление о ее содержании — совершенно достаточное, по крайней мере, чтобы говорить о ней с теми беднягами, которые попадались на удочку благодаря ухищрениям рекламы: иллюстрированной обложки, складного проспекта и фото автора в сопровождении маленькой биографической справки. Книги очень дороги, и все это что-нибудь да значит; это в общем-то доказывает, что люди мало заботятся о том, чтобы купить настоящую литературу; они хотят иметь книгу, которую порекомендовал их клуб; ту, о которой говорят, и им совершенно наплевать, что она содержит в себе. Некоторые книжки сопровождал целый ворох рекламных материалов — сопроводительная записка рекомендовала посвятить им целую витрину и распространить о них рекламные брошюры. Я складывал их стопкой возле кассы и всовывал одну в каждый пакет книг. Никто никогда не откажется от брошюры, отпечатанной на глянцевой бумаге, а несколько фраз, напечатанных на ее обложке, — это как раз то, что нужно рассказывать таким клиентам, какие были у меня в этом городе. Центральная контора фирмы пользовалась такой рекламой для всех книг несколько скандального свойства — они раскупались сразу после полудня в тот день, когда их выставляли.
Сказать честно, я не так уж скучал, но я уже начал механически управляться с рутинными коммерческими делами, и у меня было время подумать об остальном. И от этого я нервничал. Все шло слишком хорошо.
Погода была отличная. Кончалось лето. Город пропах пылью. Внизу, у реки под деревьями, было прохладно. Я никогда не совершал прогулок со дня приезда и совсем не знал местность вокруг. Я ощущал как бы потребность в свежем воздухе. Но ощущал я в особенности другую потребность, что меня очень раздражало. Мне нужны были женщины.
В тот вечер, опустив железную штору в пять часов, я не вернулся работать, как всегда в магазин, под свет ртутных ламп. Я взял шляпу и, перекинув куртку через плечо, прямиком направился в аптеку. Жил я как раз над ней. Внутри было три клиента. Парнишка лет пятнадцати и три девицы — примерно того же возраста. Они взглянули на меня с отсутствующим видом и опять отвернулись к своим стаканам с замороженным молоком. Один вид этого продукта чуть не довел меня до обморока. К счастью, противоядие находилось в кармане моей куртки.
Я уселся у бара, через один табурет от той из двух девиц, что была покрупнее. Официантка, довольно уродливая брюнетка, вяло подняла голову, глядя на меня.
— Что у вас есть без молока? — сказал я.
— Лимонный сок? — предложила она. — Грейпфрутовый? Томатный? Кока-кола?
— Грейпфрут, — сказал я. — И чтобы стакан был полон не до краев.
Я полез в куртку и откупорил фляжку.
— Никакого алкоголя здесь, — вяло запротестовала официантка.
— Да ладно. Это мое лекарство, — рассмеялся я. — Не беспокойтесь о своей лицензии.
Я протянул ей доллар. Сегодня утром я получил свой чек. Девяносто долларов за неделю. Клем знал людей. Она дала мне сдачу, и я оставил ей щедрые чаевые.
Сок грейпфрута с бурбоном — это не так уж замечательно, но лучше, чем без ничего, во всяком случае. Мне стало лучше. Я выкарабкаюсь. Я уже начал выкарабкиваться. Ребятки смотрели на меня. Для этих сопляков двадцатишестилетний тип — уже старик; я изобразил улыбку для белокурой малышки; она была одета в голубой с белыми полосами свитер без воротника, с закатанными до локтя рукавами, и на ней были беленькие носочки и туфли на толстых каучуковых подошвах. Она была миленькая. С хорошо развитыми формами. Под рукой это, наверное, ощущалось как зрелые сливы. Она была без лифчика и соски ее вырисовывались сквозь шерстяную ткань свитера. Она тоже мне улыбнулась.
— Что, жарко? — высказал я предположение.
— До смерти, — сказала она, потягиваясь.
Под мышками у нее проступили пятна от пота. Это произвело на меня определенное действие. Я поднялся и бросил пять центов в щель автоматического проигрывателя, который стоял там.
— А потанцевать смелости хватит? — сказал я, приближаясь к ней.
— Ох, вы меня убьете! — сказала она.
Она так ко мне прижалась, что у меня перехватило дыхание. От нее пахло, как от чистенького младенца. Она была тоненькая, и я мог дотянуться до ее правого плеча и правой руки. Потом я двинул руку опять вверх и скользнул пальцами ей под грудь. Другая пара смотрела на нас и тоже принялась танцевать. Это была уже поднадоевшая песня Дайны Шор «Прогони летящую муху». Она подпевала без слов. Официантка оторвала нос от своего журнала, увидела, что мы танцуем, и вновь погрузилась в чтение.
Под пуловером у малышки ничего не было. Это сразу чувствовалось. Хорошо бы, чтоб пластинка уже кончилась, еще две минуты, и я имел бы просто неприличный вид. Она оставила меня, вернулась на свое место и посмотрела на меня.
— Для взрослого вы неплохо танцуете…, — сказала она.
— Это меня дедушка научил, — сказал я.
— Чувствуется, — насмешливо бросила она. — И на копейку не сечете.
— ВЫ меня, конечно, наколете в том, что касается джаза, но я могу научить вас другим штучкам.
Она полуприкрыла глаза.
— Штучкам, которые умеют взрослые?
— Это зависит от того, есть ли у вас способности.
— А, вижу, куда вы клоните… — сказала она.
— Вы, конечно, не знаете, куда я клоню. Есть у кого-нибудь из вас гитара?
— Вы играете на гитаре? — сказал мальчишка. У него был такой вид, будто он только что проснулся.