— Я поступлю в Университет!
— Вот это правильные слова, — одобрил Иннокентий Викторович. — Вцепись в свой шанс зубами. Первый экзамен через четыре дня, список вопросов скачаешь с сервера.
— Спасибо. — Илья поднялся.
Васин посмотрел на истрепанный рюкзак, старую одежду и худое лицо юноши, тихонько вздохнул и осведомился:
— Есть где жить?
— Ну… почти, — смутился Илья. — У меня есть немного денег.
— Если успешно сдашь первый экзамен, то сможешь попросить Университет о небольшом займе в счет будущей стипендии.
— А если я не наберу такой высокий балл?
— Отработаешь.
— Вы два дебила! Два… кролика… мать! О чем вы думали, когда тащили сюда эту шлюху?!
— В первый раз, что ли?
— В первый раз?! Я тебе покажу, «в первый раз», скотина!
Могучий удар в челюсть отправил Петруху на пол. Тимоха Бобры, самый старший и самый здоровенный из братьев, добавил провинившемуся родственнику ногой по ребрам и резко обернулся к Митрохе.
— А ты о чем думал, урод?!
— Николай Николаевич, пусть он меня не трогает! — завопил тот, апеллируя к четвертому брату.
— Я те покажу «Николай Николаевич»!
Взбешенный Тимоха от души приложил Митроху пудовым кулаком в живот и тут же совместил лицо согнувшегося от боли брата со своей коленкой. У страдальца что-то хрустнуло, и он мешком повалился на пол, где тихо скулил Петруха.
— Я вам покажу, как со мной спорить!
— Да мы молчим!
— Что значит «молчим»? А кто оправдываться будет? — И Тимоха пнул подавшего голос Митроху. — Кто отвечать будет, скотина?
На полу стало тихо.
Крутой нрав старшего Бобры был общеизвестен, и мало кто на Болоте, да и вообще в Анклаве рисковал с ним связываться. Массивный, лысый, с густой короткой бородой, низким лбом и маленькими глазками, он был похож на матерого секача, которого по недоразумению назначили быть человеком. Повадки и силушку ему при этом оставили звериную — однажды Тимоха выбросил в окно беза в «саранче». В молодости старший Бобры служил в Иностранном легионе Европейского Исламского Союза, в котором заработал наградной знак «За штурм Белграда», три боевых ранения и фирменную татуировку Четырнадцатой мобильной дивизии: волчью морду в военной каске. Там же ему привили любовь к военной форме, и даже теперь Тимоха редко вылезал из камуфляжных штанов и тяжелых армейских ботинок.
— Вы у меня эту шлюху надолго запомните, проходимцы!
На полу стало небезопасно, и Петруха решился переползти под стол, но был настигнут разъяренным Тимохой, и в рабочем кабинете Николая Николаевича вновь зазвучали смачные удары. Митроха, которого пока не били, перекатился в угол.
Николай Николаевич, самый младший Бобры, невозмутимо достал сигарету, щелкнул зажигалкой и принялся внимательно изучать какие-то таблицы на мониторе, не проявляя никакого интереса к братскому разговору. В отличие от остальных Бобры Николай Николаевич отличался хрупким, если не сказать субтильным, телосложением, плечи имел узкие, лицо невыразительное, а одежду предпочитал не бросающуюся в глаза. Он ведал бухгалтерией канторы и разрабатывал планы, которые осуществляли его пробивные родственники. При этом Николай Николаевич долго и безуспешно пытался отговорить братьев от сотрудничества с Консорциумом и теперь всем своим видом показывал, что знал, чем это закончится.
— Придурки! — подытожил уставший Тимоха и тяжело плюхнулся в кресло. — Не верю, что у меня с этими кретинами одна мать!
Под столом жалобно стонали, в углу осторожно помалкивали. Грязно-серая майка Тимохи с едва видной надписью «Собственность федеральной тюрьмы “Кресты”» была забрызгана родственной кровью.
— Чем вы думали, когда вели сюда эту бабу, скоты?! Где были ваши головы?!
— Если бы Бог хотел, чтобы мы думали только головами, он бы не дал нам других органов, — протянул самый младший Бобры.
— Я бы так не подставился, — отрезал Тимоха.
— Так ведь ты первенец, — туманно произнес Николай Николаевич. — Тебя строгали более тщательно.
Строгали братьев разные папы, некоторых из которых они и не знали. Зато маму свою они любили нежно.
— Все равно обидно, — вздохнул Тимоха. — Иногда бывает стыдно признаться, что я Бобры.
Петруха и Митроха переглянулись, но благоразумно промолчали.
— Ползите сюда, идиоты, — милостиво велел старший брат. — Перетрем за дело.
Родственники повиновались, поднялись на ноги и, вытирая с лиц кровь, подошли к столу.
— Вы… придурки, понимаете, что я вас не убил, только чтобы не огорчить маму? — поинтересовался Тимоха. — Вы, уроды, врубаетесь, в какое дерьмо нас посадили?
Провинившиеся родственники подавать голос не осмеливались.
— Чего молчите, скоты? Понимаете или нет?
Петруха и Митроха затрясли головами.
— Я что, разрешал вам шевелиться? — Младшие братья испуганно замерли. Тимоха сделал большой глоток пива и вытер губы тыльной стороной ладони. — Может, вы такие смелые, потому что пока у безов сидели, придумали, как нам из этой хреновины вывернуться?
— Нет, — едва слышно пролепетал Петруха. — Не придумали.
— А какого… вы тогда там делали?!
Отдохнувший Тимоха начал приподниматься, явно готовясь вновь высказывать братьям свое неудовольствие, но его движение прервала трель коммуникатора. Николай Николаевич немедленно перевел вызов на свой монитор, посмотрел на информацию об абоненте, точнее, на ее полное отсутствие и кисло скривился:
— Всадник.
Менеджеры Консорциума хорошо заботились о своей безопасности, и проследить их вызовы не могли даже лучшие устройства СБА.
— Следовало ожидать, — угрюмо произнес Тимоха.
Петруха и Митроха от всей души мечтали стать невидимыми, но так далеко современные технологии еше не продвинулись.
Трель повторилась.
— Принимай вызов, — вздохнул Тимоха, — чего уж там… — И посмотрел на Петруху и Митроху. — Подходите сюда, придурки, будем вместе базарить.
Бобры сгрудились вокруг монитора, на котором появилось изображение сидящего на осле старого узбека. Длинная седая борода спускалась почти до загнутых носков туфель, халат слегка развевался на ветру, а белая чалма была повязана почти над самыми бровями. Морщинистое лицо узбека выражало задумчивую грусть. Ишак меланхолично жевал морковку.