– Я понимаю, почему они так поступили, – сказал Эхомба.
– Ты что, принял их сторону? – спросил уязвленный Симна. – Это после того, как нас завели в пасть к дьяволу?!
– Если бы вопрос стоял о существовании моей деревни, о жизни жены и детей, сородичей и друзей, я был бы вынужден поступить так же, как свики. В таких обстоятельствах порой приходится переступать через совесть и честь.
Симна выпрямился, расправил плечи.
– Подлинные герои никогда не позволят себе жертвовать честью!
– Ты, Симна, можешь быть героем, а мне никак нельзя. Я должен исполнить обет и вернуться в родную деревню. Как можно быстрее. Вот что для меня важно. – Эхомба кивнул назад, за спину, в сторону оставшихся позади дюн – свидетелей только что разыгравшегося сражения. – Вот почему я могу сказать, что понимаю свиков. И не имею права осуждать их за подобные хитрости. Северянин фыркнул.
– Да, тебе никогда не стать героем, Этиоль Эхомба. Не дождаться тебе триумфа, не проехать на коне во главе праздничной процессии по улицам большого города. Не будет для тебя криков восхищенной толпы, и хорошенькие женщины не взглянут в твою сторону. В своей собственной стране тебе тоже не быть властелином. Что там в стране – в родной деревне не быть вождем!
Пастуха эти пророчества никак не тронули.
– Друг Симна, я не хочу быть властелином даже собственных детей. Что касается взглядов хорошеньких женщин… Я не из тех, кому нравится их привлекать, да я и не знал бы, как реагировать. Кроме того, одна женщина уже не сводит с меня глаз, и этого вполне достаточно. Что касается триумфов, конных парадов, криков толпы… Я предпочитаю ходить на своих двоих и вместо восхищенных воплей выслушивать: «Доброе утро. Как поживаешь?» Это меня вполне устраивает.
– У тебя совсем нет честолюбия, брат.
– Напротив, запросы у меня немалые. Я желаю прожить долгую, не обремененную болезнями жизнь, причем чтобы рядом была женщина, которую я люблю. Хочу, чтобы дети выросли здоровыми и сильными и обязательно добрыми. Хочу как можно дольше пасти животных – знал бы ты, какая радость наблюдать за ними!.. Хочу общаться с друзьями. Хочу бродить по берегу моря, слушать песни прибоя и вдыхать запах соленой воды… – Его глаза блеснули. – Этого, я полагаю, достаточно для любого мужчины.
Этиоль сунул свободную руку в карман и нащупал мешочек с морскими камешками.
Некоторое время путники шли молча, пока наконец неожиданная широкая улыбка не появилась на лице северянина. С него разом смыло все следы былой задумчивости.
– Хой, теперь мне все понятно! – Он потряс головой и громко рассмеялся. – Ну ты хорош, Эхомба! Едва меня не обманул!.. Но запомни, никому еще не удавалось обвести вокруг пальца Симну ибн Синда. Меня испытывали на рынках в Харканастане и на плато Йюрт-и-Йюр самые шустрые и удалые мошенники, каких только знает мир. Отдам тебе должное: ты хитроумнее и изворотливее их всех вместе взятых!
«Хочу пасти животных», «хочу бродить по берегу моря»… Конечно, великий колдун, конечно! Отличная маска, непревзойденная личина! Любой, кто глянет на тебя, сразу поймет: самый заурядный скромный пастух. Вот это маскарад! Куда лучше, чем прикинуться купцом, деревенским рассказчиком или безобидным пилигримом.
Я предлагаю возвести тебя в сан «волшебника инкогнито», о великий мастер! Что там волшебника!.. Короля или Инкогнито всех тайных волшебников! Пастырь козлов и повелитель собственных детишек. Самый удобный прикид, чтобы добыть сокровища!.. Ты меня чуть-чуть не надул, Этиоль Эхомба.
– Да. – Этиоль едва заметно вздохнул, рассеянно наблюдая за маленькой синей ящерицей, юркнувшей в норку. – Теперь я вижу, что ты не из тех, кого легко обмануть.
– Долго же до тебя доходит, – довольным голосом откликнулся Симна. – Хой, скорей бы выбраться из этой пустыни!
– Чем тебе здесь не нравится? Исключительная чистота, дюны, скалы. Очень красиво!
– Говори за себя, приверженец сухости и жары! Внезапно задрав голову, левгеп раскатисто зарычал, мрачно и предостерегающе. Звук прокатился по лощине, отразился и вернулся к людям. Когда рычание затихло, Алита как ни в чем не бывало подал голос:
– В этом я поддерживаю воина. Я тоже предпочитаю высокую траву, густые заросли, струящуюся воду и обилие жирных, тяжелых на подъем антилоп.
– Тогда почему мы медлим? – весело воскликнул Симна и глянул на большого черного кота. – Если темп будет задавать наш хмурый друг, нам суждено бродить здесь до скончания веков.
С этими словами он решительно вышел вперед и, прибавив шагу, возглавил группу; зверь поравнялся с северянином.
Эхомба с некоторым изумлением наблюдал за товарищами, даже остановился. Затем двинулся следом. Он не испытывал особой радости, зная, как развернутся дальнейшие события.
Прошло много лет, и дерево уже основательно подзабыло, что случилось в тот день. Порой даже сам этот день вылетал из памяти, и приходилось подолгу вспоминать, когда это произошло, в какую пору.
Одним словом, много лет назад…
Тогда дерево было молодо, совсем еще подросток, даже корой как следует не обросло, и злобные маленькие твари, что любили пожевать, мучили его немилосердно.
И все-таки, несмотря на невзгоды, деревце росло. Почва, в которой удалось прижиться давшему ему жизнь семени, была тучна, небо благоволило – щедро поливало дождем и нежно окутывало снегом. Деревце устояло зимой, когда на округу вдруг навалились жуткие морозы, выжило и в страшное засушливое лето. Помнится, был год, когда прожорливые гусеницы объели все листья… В награду на следующее лето на деревце высыпало столько листвы, что все соседи завидовали. Правда, этих соседей стало заметно меньше. Не каждому дано выжить голым в суровом климате.
Нашему дереву повезло, набрал силу и кое-кто из товарищей. Вот что удивительно – все они пошли в рост на одной и той же земле, всех одинаково поливали дожди и сушила жара, а два побега оказались заметно выше других. Так они и жили, постепенно укрупняя ствол, поднимая повыше вершины. Соревнование между ростками, постоянное, не прекращавшееся ни на минуту, свершалось молча – оно было частью их жизни. Помнится, когда дереву исполнилось четыре года, один из соседей пал жертвой оленей, которые объели его в течение долгой и очень холодной зимы. Животные содрали кору, а весной на обнаженную израненную древесину навалились жуки – начали откладывать яйца. Другое дерево пало жертвой медведя, выбравшего его, чтобы унять досаждавший зуд; обломанное, засохшее, оно долго мозолило глаза своим древесным родственникам.
Нашему дереву повезло. Большие животные проходили мимо, насекомые плодились на соседях, их личинки пожирали листву и молодые побеги, строили из них ульи. Каждую зиму дерево засыпало и во сне лелеяло надежду, что кочующие стада пройдут стороной.
Минули годы, деревце подтянулось, окрепло, и когда казалось, что все несчастья уже позади и впереди ждут долгие годы жизни, пришла беда. Это была не скрытая хворь, иссушающая корни и ветки, не зараза, отравившая соки, поднимавшиеся из земли. Поздней осенью на побережье, где росло дерево, налетела страшная буря. Она смела все, что не смогло устоять. Пострадали даже могучие деревья-ветераны, нагулявшие толстый ствол, крепко вцепившиеся в почву корнями. Ветер был ужасный, невиданный доселе, он скатывался с западных склонов гор, его рев напоминал грохот лавины.