– Будет больно, – предупредил Макс и принялся стягивать перчатки.
– Я-а хочу покоя, – прошептал слуга.
– Покоя во тьме?
– Я-а хочу покоя.
– Раствориться в Вечном забвении?
– Я уста-ал. – Олово отвернулся. На его глазах блеснули слезы. – Я очень уста-ал, мастер. Я-а снова у черты. Вы помога-аете, но рискуете… Ва-м тяжело, мастер. Я-а тяну ва-ас за собой.
И приник взглядом к обнажившимся кистям Кауфмана.
– Вечное Забвение, Олово, – жестко напомнил Мертвый. – Ты ведь знаешь, что не просто умрешь – ты вернешься на алтарь. Пройдешь жертвоприношение до конца…
– Это мой Путь, – едва слышно прошептал Олово.
– Ты – последний из Гончих Псов, ты унесешь с собой всех братьев. Навсегда. Разве они заслужили этого?
Олово не ответил.
– Будет больно, – повторил Максимилиан и возложил руки на умирающего друга. – Будет очень больно, Пес.
Олово закричал.
– Удивительное дело, – с легкой улыбкой произнес генерал Кравцов. – Ты опять совершила подвиг.
– Служу России! – по-уставному рявкнула капитан Го.
– Эмира, – мягко сказал Кравцов. – Зачем так официально? Присаживайся.
Девушка кивнула и расположилась в кресле.
– Так-то лучше.
Кравцов взял со стола бумагу, пробежал взглядом по строчкам. Пробежал быстро, по диагонали, было видно, что он прекрасно помнит, что написано в письме, но специально держит паузу.
– Московский филиал выражает тебе благодарность за неоценимую помощь, которую ты оказала сотрудникам СБА во время покушения на директора… – Генерал пристально посмотрел на девушку: – Ты была ранена?
– Участвовала в задержании преступника.
– Как самочувствие?
– Сказали, что нужна неделя для реабилитации.
– Получишь, – пообещал Кравцов. – А пока объясни, как ты оказалась на Стрелке? Входной билет тебе не по карману. Да и платье твое я видел – богатое платье.
– Все устроил Банум, – ответила Эмира, глядя Кравцову в глаза. – Это он оплатил и билет, и платье, и драгоценности.
Генерал вновь улыбнулся. Помолчал, после чего с прежней мягкостью обронил:
– Странное имя… Кто это?
Капитану не потребовалось много времени, чтобы понять изменившиеся правила игры.
– Банум – мой любовник, господин генерал. Был моим любовником. К сожалению, его тоже ранили во время покушения, и врачи не успели…
– В таком случае не будем о нем говорить, – остановил девушку Кравцов. – Благодарю за службу, капитан.
– Служу России!
* * *
– В каждой Традиции есть люди, которым боги даруют больше сил, чем остальным. – Мамаша Даша с улыбкой посмотрела на сосредоточенных девушек. – Ты, Матильда, умеешь чувствовать. Твои руки останавливают кровь и даже заживляют раны…
– Не заживляют, – покачала головой девушка, припомнив, как пыталась помочь Эмире. – Капитан Го умерла бы на моих чудесных руках, не подоспей врачи…
– Не требуй слишком многого сразу. Ты научишься. – Гадалка помолчала. – В одних Традициях нас называют шаманами, в других – колдунами, в третьих – святыми. Где-то почитают. Где-то преследуют. Но, несмотря на различия в названиях и положении, мы были всегда и будем до тех пор, пока существует само понятие – Традиция. Мы неотъемлемая часть ее. Несем ли мы добро или зло, довольство или мор, приносим в жертву зерно или кровь, мы – свидетельство того, что Традиция жива. Ее проявление.
– А что смогу я? – хрипло спросила Пэт. – Тоже исцелять?
Мамаша Даша внимательно посмотрела на девушку.
К облегчению гадалки, Пэт достаточно спокойно восприняла известие о том, что Иржи Кронцл не был ее родным отцом. Видимо, чувствовала в глубине души, что бездарный и бестолковый чех не был способен породить столь яркую личность. И единственный вопрос, который ее мучил, являлся:
«Почему Кирилл скрывал от Деда свое отцовство?»
«Грязнов значительно старше твоей матери, Пэт. Роман ни за что бы не одобрил союз. Признание положило бы конец дружбе…»
Так объяснил Кирилл. Так объяснила Мамаша Даша.
– А что смогу я?
– Порой среди нас рождаются Избранные. Те, которым позволено говорить с богами. Те, которые способны встать рядом с богами. И даже… стать богами. Урзак разорвал вечное колесо, не позволил замкнуться кругу, и нам предстоит потрудиться, чтобы выправить ситуацию. Нам предстоит возродить Традицию. И ты, Патриция, тот самый человек, которому по плечу это сделать.
Мамаша Даша положила ладонь на руку девушки, вздохнула. Теперь старуха окончательно поняла, что имел в виду Кирилл, говоря, что у него еще нет Петры. Всего несколько дней назад они были чужими. Жили рядом. Ели вместе. Но оставались на расстоянии. Теперь же девушка верила. Кириллу верила. В Кирилла верила. Стояла рядом с ним.
Грязнов поставил на карту все, рискнул всеми жизнями, за которые отвечал, рискнул – и выиграл.
– Я не слышу никаких голосов, – угрюмо произнесла Пэт. – Я не чувствую никакой сверхъестественной силы.
– Ничего удивительного, Патриция, – тихо ответила гадалка. – Ведь наши боги мертвы. – И после короткой паузы добавила: – В этом мире им не возродиться.
* * *
– Будем говорить только о том, о чем можно? – хмуро поинтересовался Илья.
– Нет, – усмехнулся Корнелиус. – Будем говорить обо всем.
– Нас слушают.
Ежов вздохнул, вытащил из кармана блестящую коробочку и продемонстрировал Дементьеву зеленый диод:
– Видишь?
В глазах молодого человека затеплилась надежда. Если не слушают – значит, все не так плохо. Значит, есть шанс, что Корнелиус поможет.
– Я – храмовник, – напомнил Ежов. – А Мертвый не ссорится с Мутабор.
– Ты меня вытащишь?
Корнелиус помрачнел:
– Не сразу.
Дементьев похолодел.
За несколько дней в «Пирамидоме», пообщавшись с дознавателями и общественным защитником, Илья понял, что Ежов – его единственная надежда. Только с помощью связей храмовника, а также связей Грязнова – «из-за которого, черт бы его побрал, я здесь оказался!» – можно выйти на свободу. И вот такой удар.
– Помоги мне, Корнелиус! – Дементьев был близок к истерике. – Помоги!!
– Мертвый закусил удила, – сочувственно произнес Ежов. – Его крепко прижали. После бунта на СБА повесили всех собак, и теперь безы зверствуют. Всем, кого берут, дают дикие сроки. Деньги, связи – все пошло к черту. Политика, Илья, хренова политика.