– Да уж, надеюсь. А то ведь не найдется других дураков слепо шагать за горсткой нот по лесам.
– Эт точно, – хмуро добавил выдр.
– Пошли.
Джон-Том направился к выходу.
Мадж скорчил рожу.
– Ага, скока раз я уже слышал это словечко. Ну да ладно. Будь че будет.
Друзья выбрались вслед за красочными нотами из Древа, прошагали на юг по траве и очутились под сенью Колоколесья. Человека и выдра вело мерцающее облачко миниатюрных звезд и планет, лун и комет. Но это была не галактика, а все отчетливее и веселее звучащий фрагмент музыкальной темы.
Клотагорб с облегчением провожал их взглядом. Горпул хлопотал по хозяйству, а у колдуна появилась наконец возможность снова забраться в особую комнатку, вместилище бархатной мглы, и целиком уйти в созерцание непостижимых тайн вселенной.
Усевшись точно в центре сферического помещения, то бишь повиснув точно в трех своих ростах от пола, маг воспользовался колдовскими порошками и варевами, и вскоре перед ним появился сгусток светящегося тумана, озарив все кругом. Под гнусавый, гипнотический речитатив Клотагорба туман начал приобретать форму и плоть.
Это была фигура другой черепахи: молодой, гибкой (насколько черепаха вообще может быть гибкой) и определенно женственной, с мягким панцирем. Чары, несомненно, получились весьма впечатляющими, хотя их философская ценность выглядела несколько спорной. Волшебник поплыл навстречу призраку, сложив на груди лапы; на его почти неподвижной физиономии угадывалась странная улыбка.
Джон-Том и Мадж шагали на юг по большой лесной дороге. Чаропевец был убежден, что в походке Маджа добавилось упругости, а в глазах – блеска.
– Ну что, старина, возвращается былой азарт?
Выдр недобро посмотрел на него:
– Азарт? С чего бы это вдруг? По-твоему, мне не терпится дать дуба каким-нибудь кошмарным способом или потерять на жертвенном алтаре часть тела, которую отращивал с особой любовью? Как же, разбежался, держи карман! – И тут его зубы сверкнули в столь хорошо знакомой Джон-Тому заразительной улыбке. – Сказать по правде, чувак, я впервой, отправляясь с тобой черт-те куда, наполовину спокоен. Как ни крути, разве может какая-то забавная музычка завести в серьезную беду?
Мадж кивнул в сторону облачка кружащихся нот; оно беспокойно подскакивало в воздухе, на десяток шагов опережая странников, и зовуще пело.
От нечего делать, переместив дуару на живот, Джон-Том принялся экспериментировать с любимыми мелодиями. Нотки-крупинки откликнулись незамедлительно – пулей метнулись к нему, вынудив выдра отскочить в сторону, и зароились вокруг волшебного инструмента. Они спиралью обвивали двойной гриф, смерчиком ввинчивались в резонирующий корпус, измеряли ширину отверстия для межпространственного гармонического потока у развилки грифов.
Мадж совсем успокоился, даже хихикнул.
– Похоже, чувак, ты обзавелся приятелем.
Джон-Томовы пальцы легко двигались в нежном теплом сиянии сиротливых аккордов.
– Мы с музыкой всегда приятели. Я успел врасти в нее, а она – в меня. – В его глазах появился решительный блеск. – Что же касается чаропения, уж я постараюсь, чтобы это путешествие отличалось от всех предыдущих.
Мадж содрогнулся.
– Джон-Том, погодь-ка! Разве похоже, че тут потребуется много чаропения?
– Этого мы не знаем, – весело ответил его высокий попутчик. – Но если потребуется, я возьму пример с Банкана. Кто сказал, что яйца курицу не учат?
– В каком это смысле – возьмешь пример? – хмуро поинтересовался выдр.
– А в таком, что буду петь не только привычные старые песни.
Помнишь, Банкан сам сочинял стихи и выходил победителем из любой переделки?
– Не гони, шеф. Оно, конечно, не мне такое говорить, но тока на твоем месте не стал бы я этого делать, вот так. Не зная броду, не суйся в воду. У тебя и без того завсегда хватало неприятностей с выбором подходящей песенки. И я не уверен, че блестящая импровизация – как раз твой конек.
– С текстами собственного сочинения я увеличу власть над любыми чарами. А еще ты должен признать: вряд ли это будет хуже, чем с испытанным репертуаром.
Выдру пришлось с досадой кивнуть.
– Тут, чувак, с тобой поспорить трудно.
– Побольше оптимизма, Мадж. В конце концов, чаропение – моя профессия, я ей почти двадцать лет отдал.
– Это-то меня и беспокоит, – посетовал Мадж, но шепотом.
– У тебя перо висит, как тряпка, – указал Джон-Том на видавшую виды зеленую фетровую шляпу и ее украшение.
Выдр дотронулся до тирольки пальцем.
– Виджи ее постоянно выбрасывает. А я тишком вытаскиваю из помойки.
Это у нас игра такая. – И, чтобы сменить тему, махнул лапой в сторону реки:
– А че будем делать, ежели наш музыкальный друг вдруг решит сманеврировать влево? Споешь чаропесенку для ходьбы по воде?
Джон-Том улыбнулся и похлопал друга по плечу.
– Что-нибудь придумаем, Мадж, как всегда. Проблемы устраняй по мере их возникновения – вот наше кредо.
– Ну, ободрил так ободрил, – сухо промолвил выдр.
Относительно спокойные дни сменяли друг друга. Наконец приятели достигли Вертихвостки и повернули на юго-запад. По реке к далекому Глиттергейсту неслись под парусами суденышки, а обратно поднимались медленно, на веслах, борясь с сильным течением – их целью был Пфейффумунтер и расположенный еще дальше Поластринду. Иногда друзья махали рукой и лапой, а члены разношерстных экипажей отвечали, подчас бросая весла и возбужденно жестикулируя при виде звенящего красочного облачка вкупе со странной парой.
– Я жене записку оставил, так ведь не поверит. – Мадж развлекался тем, что ловил и отпускал, снова ловил и снова отпускал маленькую саранчу; уследить за мельтешением его пальцев Джон-Тому никак не удавалось. – Решит, я в Линчбени закатился – пьянствовать и буянить.
– Ей это вполне простительно, – съязвил Джон-Том.
– Чувак, да это несправедливо ни хрена! Ты ж знаешь, я давно вырос из коротких штанишек прожигателя жизни. Теперь я уважаемый оседлый семьянин, вот так.
– Почти всегда, – согласился чаропевец. – Да ты не волнуйся. Когда Виджи узнает, что ты со мной, она успокоится. Уж я-то за тобой присмотрю. И вообще, твой уход ее разозлит меньше, чем мой – Талею.
– Верняк, – удовлетворился Мадж. – Я, как-никак, выдр.
А далеко позади безмолвно стояло опустевшее Джон-Томово дерево. Не дрожали от дуарных вибраций деревянные стены, кухонная утварь не содрогалась от шелеста Талеиного фартука, а то и от ее ругани.
Недоставало человеческого присутствия звуконедосягаемым спальням наверху, тосковали они по хрипло-сипло-пронзительному рэпу Банкана, Сквилла и Ниины. Аккуратно заправленными стояли кровати, в шкафах грустила несношенная одежда, полы бестревожно, сонно ждали возвращения хозяев.