Джон-Том порадовался, что в их компании нет архитектора, – от одного взгляда на это сооружение у профессионального зодчего желудок перевернулся бы вверх тормашками. Стены скошены под немыслимыми углами. Ни одного ровного парапета, ни одной отвесной башенки. На каждом зубце, на каждом шпиле развевался темный стяг. Глядя на конечную цель своих странствий, Джон-Том не мог избавиться от ощущения, что развалиться ей мешает только тяжесть валунов, из которых она сложена.
И ни единого признака жизни, кроме доносившегося откуда-то из недр замка зубодробительного гула.
– Гнездышко-то музыке ровня, – хмуро прокомментировал выдр.
Джон-Том рассеянно кивнул и в последний раз оглянулся.
Внизу лежали искалеченные джунгли. Еще дальше виднелся каменистый берег, кораблик и оторванные от родного дома пассажиры. Далее лежал океан, чистый, просторный, манящий, сулящий радостные встречи в неведомых краях.
Они с Маджем стояли очень высоко над уровнем моря, но даже отсюда удавалось разглядеть бурунчики – это киты вспарывали спинами зелено-голубую гладь. Чаропевец напомнил себе, что и у этих бедолаг не осталось песен.
Он вздохнул полной грудью – вот если бы вместе с воздухом ее наполнила отвага – и переместил дуару на живот. Пальцы не так проворны, как в былые времена, легким недостает прежней выносливости.
Зато есть бесценный опыт, и скоро, похоже, он востребуется – весь, без остатка.
– Идем.
– За тобой – хоть к черту в пасть, кореш. Как всегда.
С этими словами выдр пошел следом за другом к замку, но, как обычно, держался на пару шагов позади.
Подъемный мост был опущен, зловещая железная решетка поднята. Когда путники осторожно входили в ворота, даже муравей не попытался заступить им дорогу.
– С охраной тут не ахти.
Мадж осматривал парапеты в поисках засады. Ничего подозрительного.
Они проникли в огромный зал центральной башни и там изо всех сил старались не обращать внимания на статуи и картины. Достойные гнусной музыки украшения так и норовили ободрать чувства. Судя по всему, архитектурного вкуса у строителя замка было не больше, чем у банановой кожуры. На стенах висели отталкивающие портреты неизвестных музыкантов.
– Все – люди, – сделал вывод Мадж. – То есть на мой взгляд. До того хреново написано – трудно разобрать. Случалось мне хавать моллюсков, так некоторые из них куда лучше рисовали.
– У моллюсков рук нет, – возразил Джон-Том.
– Шеф, ну, ты ж меня понял.
Они уже почти пересекли весь зал. Убого сотканный желто-коричневый ковер под ногами упирался в основание солидного трона из золота, изукрашенного музыкальными сюжетами.
На троне лежала подушка в хлопковой наволочке, отчаянно тосковавшей по стирке. А на подушке восседал и тренькал на электрогитаре некто тощий, весь в прыщах. Носил он джинсы, подвергшиеся неумелому искусственному обесцвечиванию, голубые теннисные туфли, на вид сверхъестественно дорогие, а на самом деле – некондиция фирмы «Кмарт-Корпорейшн», протертую спортивную фуфайку с вырезом до пупа и халтурно отшелкованными персонажами мультика, а еще – паленую в Гонконге бейсболку козырьком назад. Даже пират на эмблеме грешил явно восточными чертами лица.
Пока одна кисть вальяжно покоилась на грифе гитары, вторая потянулась к огромной золотой чаше с инкрустацией из носорожьего рога, до краев наполненной картофелем-фри с кетчупом. Цвет кожи – как у рыбьего брюха, крайняя нескоординированность движений, узкая, с заостренными чертами физиономия – все это сразу бросилось в глаза пришельцам. Карие глаза были обрамлены спутанными грязными черными волосами. Джон-Тому вспомнился некогда виденный им портрет бирюковатого Икабода Крейна в дешевом томике Вашингтона Ирвинга. Как ни старался, он не сумел найти в сидевшем на троне субъекте хоть одну привлекательную черту.
Смахнув с уголка рта прилипший брусочек картошки, незнакомец напрягся – увидел незваных гостей. Кусочек полетел на пол и присоединился к небольшой, но растущей кучке родственников. Не верилось, что нормальный клубень мог желать себе такого удела.
Джон-Том не заметил провода от гитары, но о том, что она к чему-то подключена, однозначно говорило адское подвывание. Все-таки волшебство – штука неплохая, вполне способно дать невидимый заменитель розетки.
Пробудившийся в нем профессионал сразу задался вопросом: что это за магия – постоянного или переменного действия?
Из тощего живота сидевшего на троне человека исторгся неприятный звук.
– Кто вы такие, и кой черт вас сюда занес?
В пронзительном крике страдающей диспепсией вороны слышалась тревога, но не было страха.
Джон-Тома поддерживала дуара. Да и Мадж стоял рядом – правда, в нескольких шагах позади. Снаружи в зал ворвался гром. Давненько чаропевец не попадал в столь серьезную переделку. А что, если он проиграет? Понятное дело, куда уютней сидеть у камина и развлекать песенками семью и друзей, и чтобы на заднем плане играли детеныши.
Сейчас очень многое поставлено на кон, и не только жизни Джон-Тома и Маджа.
А вдруг его на сей раз подведет стихотворчество? Или сила голосовых связок, или быстрота пальцев? Что, если…
Не кличь неприятности, всегда твердила ему Талея. Они и без зова нагрянут.
– Мы сами пришли, – сказал он тощему музыканту.
Взгляд Иеронима Хинкеля уперся в дуару.
– Ты тоже музыкант?
Ни бьющие в цель оскорбления, ни площадная брань, ни демоническая угроза не укрепили бы дух Джон-Тома лучше, чем эта простенькая фраза.
– Совершенно верно. Пою и играю на дуаре. А ты?
– Играю сам для себя, по большей части.
Мадж, несмотря на окружающую обстановку, а может быть, как раз из-за нее, по-выдровому хихикнул.
Хинкель быстро скосил на него глаза:
– Вижу, ты привел с собой большую крысу.
Тут Мадж не только вышел из тени Джон-Тома, но и сделал несколько шагов вперед.
– Шеф, тебе следует знать, че я никакая не клепаная крыса, а выдр, вот так. А еще хочу довести до твоего прыщавого сведения, просто в порядке светской беседы, че второго такого урода в человечьем племени нет, по крайней мере, мне он на глаза еще не попадался.
– Ладно, ладно, вот что я тебе на это скажу… – Хинкель оборвал фразу. – Погоди-ка! Почему это я с тобой спорю? Я же здесь командую.
Повелеваю, так сказать, музыкой сфер.
– Каких таких сфер? – Пальцы Джон-Тома были наготове. – Тех, что у тебя между ног?
– Э, брат, да ты шутник. Откуда такой? Вроде не местный.
– Когда-то я жил в Лос-Анджелесе. А сейчас… сейчас можешь смело считать, что я местный.