– Пробка из чистого ладана. Я приобретаю его у купца, раз в год приезжающего сюда из пустынных краев. Это единственное непроницаемое вещество.
На вид бутылка была пуста, а прочесть этикетку Джон-Том со своего места не мог.
– Что это? – указал он на шкаф.
– Ну, разумеется, моя музыкальная коллекция. Я музыкальный мастер – могу починить или изготовить инструменты, издающие любые мыслимые, хоть и не слыханные доселе звуки. Могу довольно сносно играть на любом из них. Но я не композитор и творить музыку не могу. Посему, когда мною овладевает усталость или скука, я обращаюсь к своей коллекции.
Музыка, создаваемая нашими маленькими друзьями, – он указал на безжизненный дистиллятор гничиев, – проходит через крошечные отверстия в пластине конденсатора. Когда на меня находит стих, я укрепляю над ней дополнительный фильтр. Он соединяется с трубкой, которую я вставляю в одну из бутылок – так я коллекционирую музыку. Частенько я не могу ее понять, но это не мешает мне наслаждаться. Я стал чем-то вроде эксперта по музыке иных пространств и миров. Гничии перемещаются между ними совершенно свободно. Вот послушайте.
Он извлек пробку. Мастерскую вновь наполнили звуки симфонического оркестра: гремела медь труб, пели струны. Когда Кулб вставил пробку на место, музыка заиграла в обратном направлении, будто некая неведомая сила засасывала ее обратно в бутылку.
– Посредством кропотливых трудов и долгих исследований я научился распознавать музыку и композиторов. – Прищурившись, он прочитал этикетку. – Это фрагмент второй части Четырнадцатой симфоний гничия, зовущегося Бетховеном.
– Но он написал только девять! – поперхнулся Джон-Том.
– При жизни – да. – Кувир погрозил гостю пальцем. – В состоянии гничия, к которому мы все неизбежно перейдем, он продолжает творить музыку. Кажется, он родом из вашего мира. Давайте посмотрим, что у меня еще есть в этом духе.
Он выбрал бутылку и потянул пробку.
На чувства Джон-Тома воздействовал цунами оркестровой музыки. На этот раз Кулб дал дослушать до конца, пока ошеломительное крещендо не угасло в недосягаемой дали иных пространств и времен, продолжая эхом звучать лишь в памяти Джон-Тома.
Кинкаджу сверился с наклейкой.
– Должно быть, этот был любопытной личностью. Чтобы вместить произведение целиком, потребовалось три бутылки. Снова ваша симфония – Двенадцатая, Густав Малер. – Вскарабкавшись к верхнему ряду ящиков, он извлек еще бутылку. – А вот из моих любимых: «Сплетоморф для глузко и угретерша» Прист'ин'инки.
Обрушившиеся на Джон-Тома звуки были предельно чужды его слуху – атональные, но не хаотичные, диссонирующие, но не вульгарные, и очень-очень сложные.
– Этот композитор мне не знаком.
– Неудивительно, юноша. Я толком не знаю даже, из какого это измерения. Гничии не ведают границ.
– Вы слышали, какого рода музыку я играю. Бетховен и Малер – это замечательно, но нет ли у вас чего полегче, для таких дремучих, как я?
– Полегче? Вы имеете в виду – наподобие вашей собственной музыки?
Джон-Том кивнул. Кулб спустился с лестницы, открыл один из нижних ящиков и вынул бутылочку темно-пурпурного стекла.
Содержавшаяся в ней музыка хоть и была новой, но все-таки знакомой.
Спутать с другой ее было невозможно – лишь один человек на свете мог извлекать из электрогитары подобные звуки, полные неуемной и одновременно упорядоченной мощи.
– Давайте отгадаю, – шепнул Джон-Том. – Джими Хендрикс?
– Да. – Кулб уставился на этикетку. – Из двойного альбома «Дух и нюх». Еще не наскучило?
– По-моему, новая музыка не может наскучить, сэр. Мне понравилась даже плетенка этого Пристинкивинки.
Он молча смотрел на шкаф – там, должно быть, тысячи песен, симфоний и прочих посмертных никем не слыханных произведений давно почивших композиторов.
– Давай перейдем на «ты». У нас есть что послушать.
Дом сотрясался от музыки весь день и изрядную часть ночи: Кувир воспроизвел для Джон-Тома фрагменты оперы Бартока «Современная Саламбо», избранные места из второго цикла «Кольца» Вагнера и почти весь альбом Джима Моррисона. В конце концов, человек и кинкаджу уснули, утомленные предельным напряжением «Техасской хвалы» Дженис Джоплин.
Проснулись они уже при свете дня. Джон-Том горячо поблагодарил старика мастера, но тот лишь отмахнулся.
– Всякий раз, ощутив потребность освежить душу новой музыкой, – приходи в гости. Слушать музыку вдвоем вдвое приятней.
– Если я сумею попасть домой и вернуться сюда с магнитофоном и охапкой чистых кассет, то поставлю музыкальную общественность на уши до скончания веков.
– О-о, стоя на ушах, ничего не услышишь, – тихонько рассмеялся Кулб. – Могу ли я быть тебе полезен еще чем-нибудь, Джон-Том?
Несмотря на недавнее пробуждение, глаза у него слипались. Юноша понимал, что, когда солнце поднимется выше, мастер, принадлежащий к племени ночных работников, должен будет отойти ко сну.
– Только одним: не порекомендуешь ли проводника до Чеджиджи – и лучше кружным путем? По дороге сюда у нас возникли небольшие разногласия с туземцами, и мне не хочется снова встречаться с ними.
– А-а, каннибалы? Да, найти проводника, знающего другую дорогу, можно. Я бы предпочел, чтобы ты погостил подольше – у меня еще много музыки, которую мы можем послушать вдвоем.
– Я непременно вернусь, только с магнитофоном.
– Я мог бы одолжить тебе несколько бутылок.
– С магнитофоном я буду чувствовать себя увереннее. У него больше шансов уцелеть, если я грохнусь на него.
Джон-Том печально улыбнулся. Они вместе вышли из мастерской.
– Что ты намерен делать, когда вернешься в Чеджиджи?
– Попытаюсь зафрахтовать корабль, который доставил бы нас в одно местечко на востоке Глиттергейстского побережья. По-моему, мы нашли постоянный проход между моим и вашим мирами. Если он еще там, я схожу за магнитофоном и другими вещами.
– Тогда я надеюсь иметь удовольствие видеть тебя здесь снова. А также услышать твою музыку.
Человек и кинкаджу пожали друг другу руки.
Верный своему слову Кулб велел Амальме найти надежного проводника через Просад. Виджи предложила сперва навестить Тейву, а уж потом заниматься поисками неизвестно какого корабля с ненадежным экипажем.
Летучего коня они нашли в аэроконюшне на дальней окраине. Он весьма обрадовался встрече. Навеки излечившись от страха высоты, он с готовностью согласился донести друзей до восточных заводей – тем более что на сей раз ему не нужно было надрываться в одиночку. Выиграв в карты кругленькую сумму, он в счет погашения долгов привлек к доставке своих карточных партнеров – так что и у Джон-Тома, и у остальных было по собственному рысаку.