Я захрипел, и Дворкин наконец отреагировал:
– Ах, черт, чуть не забыл, пора ему налоксон вколоть, чтобы не было угнетения дыхательной функции.
– Да фиг с дыхательной функцией. Ты понимаешь, что «Омега» может быть хитрее, чем тебе кажется. И секрет заключается в том, что Негру и не надо нести большой кодовой нагрузки, ведь гениальная программа всегда проста.
– Если откроется такой большой секрет, тогда мне придется пристрелить тебя, Маркиз, или отравить, уж какой вариант тебе больше по вкусу. Потому что важные секреты должен знать я один. Шутка, конечно, хотя как знать. А куда Маня-то подевалась? Маркиз, подкинь-ка мне шприц-пистолет. Он там на крючке висит...
– Я тебе служанка, что ли? Глянь, господин Дворкин, я ж без фартучка... Пристрелить он меня собрался, полоумный. Да мне с самого начала показалось, что ты дефектный от мозгов до колесиков.
– Маркиз, умолкни! У Негра в отформатированной зоне, откуда ни возьмись, новый код. Целых два ментобайта!
– И чего ты смотришь бараньим взглядом, закрывай порты, соединенные с Сетью.
– Да нет таких портов у моей системы!
– Не было, так появились, отсоединяй Негра!
– А что толку? Он сам генерирует эти коды, понял!
Что-то звякнуло и повалилось с грохотом на пол, похоже, что стойка с приборами, которую я изначально принял за унитаз. Из этого звона родились вдруг веселые картинки, которые закружились вокруг меня, как цыгане в ресторане. В своей каталепсии я чуть было не принял их за призраков, а потом догадался, что они носят абсолютно рациональный характер. Это были анатомические схемы человека.
По одной из схем катились нервные импульсы, вроде как крохотные автомобильчики на ночных автострадах. На другой, напоминая спагетти с сыром, тянулись скаляры и векторы мускульных усилий. На третьей схеме растекались, как пролитый компот по столу, градиенты гормонов и нейромедиаторов... И у каждой схемы стоит красно-черный чертик и водит по ней пальцем, как по экрану. А вдруг на схемах это я?
Тело, как никогда отчужденное от моего отупевшего сознания, попыталось привстать в кресле. Я это понял, потому что почувствовал натяжение проводков, соединяющих мою шею и сервер, смонтированный на кресле.
Передо мной замаячила волчья физиономия Вурдалака, он махал чем-то похожим на кружку. Я едва догадался, что это бесшумный пистолет с самонаводящимся стволом.
Негр, резко выдернув пистолет из руки Вурдалака, в тот же момент саданул его ногой в подбородок. Затем выстрелил. Вурдалак, улетев с озадаченным видом, врезался в ножку стола стриженой головой, из его носа поползла улиткой кровавая сопля.
Получив от Негра крепкий пинок, Дворкин покатился куда-то на своих колесиках, по дороге он еще орал: «Ну, сейчас получишь, мудак!». Потом он резко развернулся, и хотя глаза у него были выпученные крабьи, словно бы залитые лаком, в руках появилось помповое ружье.
Негр выстрелил. Отчетливо брызнула кровь, Дворкин упал на спину вместе с инвалидной коляской, откуда-то сразу натекла лужица крови.
В проеме двери маячило лицо африканской красотки, ее губы и лицо были, как реклама шоколадного йогурта с ягодами. Когда Негр навел на дверь ствол пистолета, лицо негритянки мгновенно исчезло и пуля продырявила металл. Из-за двери послышался взвизг, а потом звук падающего тела. На счетчике уничтоженных врагов мелькнула цифра «4».
Негр встал. Не знаю, как у него, но у меня было ощущение, что я отжимаю штангу с чемпионским весом. Воздух со звуком вошел в опустевшую грудь, до предела натянулись проводки, которые связывали кресло и нейроконнектор, впившийся сзади в шею. А потом все это хозяйство выскочило без боли, но с малоприятным треском.
Негр бросился к двери, перепрыгнул через повергнутое тело Мани. А я... у меня после штанги была такая легкость – я даже ног своих ног не чувствовал. Пространство, как жижа, текло сквозь меня, показывая, насколько условны представления человечества о протяженности.
5
Когда надо было лезть из трюма на палубу, то всякие миражи кончились, и я элементарно взмок от пота. Руки и ноги казались стальной несгибаемой арматурой. Наконец последние ступеньки трапа покорены, я вздохнул полной грудью воздух свободы, спрыгнул с комингса люка, поскользнулся и понял, что нахожусь в состоянии свободного падения.
Я упал в канал, если точнее, в мертвую стоячую воду Петронезии. Из-за перенасыщенности поверхностно-активными и высокомолекулярными соединениями она по цвету и вязкости напоминала жидкость для мытья унитазов. В данном случае в роли коллективного унитаза выступала вся Петронезия. В симфонии запахов преобладала партия дерьма, которую органично дополняли басы пищевых отходов и альты дохлых сперматозоидов. Однако в желто-зеленой пене плавали не только продукты заднего прохода, но и вполне интеллигентный мусор, вплоть до журналов и книг. Я даже прочитал несколько названий на обложках: «Голубое сало», «День опричника», «Краткая история канализации».
Я так увлекся чтением, что пропустил ответственный момент – пучок серых нитей вдруг ожил, закрутился, как спирохета, и метнулся ко мне.
Это ж корневая система нанопластика – перифитон – щупальца, хоботки, сжирающие любое говно, не отказывающиеся и от живой протоплазмы!
Я заработал руками и ногами, как чемпион мира по баттерфляю, но было поздно, чемпионского рывка не получилось. Перифитон уже налип мне на ноги.
Фонтаны адреналина забили в моих жилах. Я задрыгался, как раненая рыба. Перифитон усмехнулся в свои нанопластиковые усы и принялся вязать мои руки.
В такие моменты принято бояться. И я бы испугался перифитона, если бы не появилось чудовище, которое явно выигрывало в конкурсе страшилищ. Чудовище было размером с кашалота. А по виду – скелет от кашалота, потому что не было у него брюха, только спинной хребет и череп с огромной щелевидной пастью, сплющенный сверху и снизу.
Еще мгновение, и пасть наплыла на меня. Сразу сдавило и дышать нечем. Хоть бы милосердные боги послали мне немедленную кончину от скоротечного маразма! Маразм не маразм, но какое-то отупение напало на меня. Сквозь мешанину ужаса и боли были отчетливо слышны гулкие удары замедлившегося сердца, которые гнали в мой мозг все растворяющую пустоту.
Наверное, поэтому я и не свихнулся, когда меня закрутило, как белье в барабане стиральной машины. Несколько мгновений спустя я, пройдя адские круги сепаратора, лежал в отстойнике для крупногабаритного мусора на уборочном суденышке.
– Во, утопленник. Не очень свежий.
– Какой же утопленник? Утопленники не моргают.
Экипаж машины боевой составляли двое потертых мужиков в оранжевых комбинезонах с голографической эмблемой фирмы «Секта Чистоты». Они вылупили на меня красноватые шарики глаз, словно я был помесью ихтиандра и ихтиозавра. Бойцы мусорного фронта не пытались мне помочь, пока я выбирался из скользкого отстойника, но и не бросили за борт, когда я все же вылез.