— Какое совпадение, — все еще спокойно, но чувствуя нарастающий гнев, произнесла Вера, — я тоже здесь живу. И тоже с мужем. И с детьми.
— С их помощью вы здорово испортили себе фигуру, — хихикнула Анна.
Она спокойно обошла опешившую Веру и вышла из ванной в спальню:
— Котик, откуда у нас в доме эта женщина?
Пару мгновений Вера пребывала в настоящем, оцепенении, а затем бросилась в спальню. Но брюнетки там уже не было.
— Котик, — донесся ее голос из коридора. — Где ты спрятался?
Отпечатки влажных ступней Анны на ковре спальни и блестящем паркете коридора отчетливо показывали Вере, куда направилась брюнетка. В малую гостиную. Вера влетела в комнату и резко остановилась. Мокрые следы доходили до центра гостиной и пропадали.
Можно было бы предположить, что ноги незнакомки высохли и она перестала оставлять следы, но Вера почему-то понимала, что это не так. Анны не было в комнате. Были только ее мокрые следы, доходящие до центра и пропадающие там.
С улицы донеслось урчание двигателя. Не помня себя, Вера опрометью бросилась вниз по лестнице и, выскочив из дома, столкнулась с поднимающимся на крыльцо Константином.
— Где она?
— Кто? — Куприянов удивленно посмотрел на жену. — Кто она, Вера?
— Где женщина, которая была в доме? Анна!
— Она у нас дома?
Тоска победила. Вспыхнувшие глаза Кота сказали Вере все. Лучше всяких слов.
— Ты ее знаешь?!
Он перебирал черные четки. Взгляд отчужденный…
«Тьма забирает только свое!»
— Ты ее знаешь? — Гораздо тише, обреченно.
Ответить Куприянов не успел. Дверь особняка медленно открылась, и на крыльцо вышла молодая черноволосая женщина в облегающем черном платье.
— Костя, извини, я приехала, хотела сказать… — Она осеклась.
Из сада донесся детский смех.
Анна, не сводя с поникшей Веры черных глаз, подошла к Куприянову и положила руку ему на плечо. Константин мягко обнял девушку за талию.
«Тьма забирает только свое!»
Вера отвела глаза:
— Я ухожу.
Ивов
Он рисовал с невероятной, лихорадочной быстротой, словно боялся не успеть. Кисть стремительно летала по холсту, создавая неповторимые и прекрасные контуры обворожительного лица черноволосой и черноглазой женщины.
Анна. Опять она. Всегда она… Может быть, на этот раз ему удастся уничтожить, стереть печать Зла с ее чарующего образа?
В палате царила мертвенная тишина, но он, хотя и был полностью поглощен работой, сумел уловить ее появление.
Анна.
Ивов обернулся, радостно прищурился:
— Ты пришла.
— Ты звал меня, я чувствовала.
На ней было глухое черное платье с длинным, до пят подолом. Очень пуританское.
— Я хотел увидеть тебя. — Он подбежал, провел ладонью по ее щеке, взял за руку. — Ты пришла.
В глазах не было лихорадочного блеска. Счастье.
— Почему ты не хочешь забыть меня, Аркадий? — Грудной, с легкой хрипотцой голос полон грусти.
— Я не могу.
— Ты должен. Забудь. Выбрось меня из памяти.
— Из памяти, может быть. Но из сердца не получится. — Он поцеловал тонкую смуглую кисть. — Пока мое сердце бьется, я буду помнить тебя. Я буду помнить твои глаза и твои волосы, твои ресницы и губы. Я закрываю глаза и вижу только тебя. Я открываю глаза и вижу только тебя.
— Аркадий… — Чарующий голос задрожал. — Ты не должен… Мне больно.
— Я должен показать тебе кое-что. — Ивов покопался и вытащил из кучи бумаг набросок. Единственный рисунок, на котором была изображена не Анна. — Я написал его вчера. Заснул днем, но что-то разбудило меня. Я проснулся, и рука потянулась к карандашу.
Анна пристально посмотрела на набросок. Мягкие линии, точные тени, даже в этой, сделанной наспех работе Аркадий блестяще передал образы. Два лица. Ничем не выделяющийся молодой мужчина с короткой стрижкой и холодным взглядом и юная девушка с гладкими волосами до плеч, тонкими губами и нежной линией шеи.
— Кто они?
— Не знаю, — художник снова взял ее за руку, — не знаю. В последнее время я писал только тебя и вдруг — этот набросок. Я чувствую, это что-то очень важное. Что-то опасное и связанное с тобой. Поэтому я решил позвать тебя. — Аркадий помолчал, улыбнулся, поцеловал ей руку, счастье в его глазах жгло Анну каленым железом. — И ты меня услышала.
— Я услышала, — эхом повторила девушка.
Она медленно свернула рисунок, положила его в сумочку, подняла черные глаза на Аркадия.
Каленое железо счастья…
— Ты по-прежнему рисуешь только меня?
— Только тебя, — подтвердил художник. — Я больше ничего не вижу. После того как я познакомился с тобой, я больше не вижу образов, достойных моей кисти. Я не вижу звезд, горящих ярче твоих глаз. Я не знаю, что может быть прекраснее твоей улыбки. Ты мой свет и моя тьма. Ты вознесла меня на чарующие высоты, а потом безжалостно бросила вниз, во мрак. Я познал рай, а теперь ты убиваешь меня.
— Я не хотела, я… — Анна провела пальчиком по холсту на мольберте. — И снова я.
Она не видела, насколько похожи были все работы Ивова, не видела то, что видел он и видела Вера. Или не хотела видеть. Аркадий не просто передавал разные эмоции: грусть и веселье, тревогу и беззаботность, он сумел отразить тысячи оттенков ее улыбки, ее глаз. Запертый в четырех стенах клиники, он не находил другого способа увидеть свою любимую. Свою музу. Свою богиню. Свою убийцу.
— Я приказал, чтобы после моей смерти все эти работы доставили тебе, — тихо произнес Аркадий. — Если, конечно, они тебе нужны.
— Мне будет очень приятно… — глаза Анны удивленно расширились: — После твоей смерти?
— Это случится скоро, — просто сказал Аркадий. — Я чувствую.
— Ты болен?
— Я умираю.
— Но от чего?
— Ты действительно не понимаешь?
— Я? — Анна беспомощно смотрела на художника.
Аркадий нежно взял ее руки, поцеловал горячие ладони.
— Миллион лет назад ты сказала, что мы никогда не будем вместе. Разве это не причина для смерти?
— Аркадий, я…
— Жизнь кончилась. Все, что ты видишь сейчас, — это агония.
— Не говори так. — Ее полные губы дрогнули. — Скоро ты поймешь, что жизнь…