— Ты вот что, — женщина доверительно наклонилась к Вере, — ты вот что, сестра, ты пешком в пустынь иди.
В ореховых глазах Веры мелькнуло недоумение:
— Почему? Проехать нельзя? Или они не любят…
— Им все равно, — улыбнулась селянка. — Они всем помогают, хоть бы ты на трех «Мерседесах» приехала.
— Тогда почему?
— Они помогают, — тихо ответила женщина, — помогают, а не спасают. Бороться все равно тебе самой придется, и вера в тебе должна быть крепкая. Если ты сама сильной не будешь, то помощь тебе без толку будет — все одно пропадешь.
Несколько секунд Вера смотрела в лучистые глаза селянки, но ни тени насмешки не увидела в них, только понимание и сочувствие. И добрый совет.
— Кажется, я понимаю. — Вера покачала головой. — Спасибо вам.
— Мне-то за что, господи, — махнула рукой женщина. — Ты им только денег не предлагай. А захочешь отблагодарить, спроси, они сами скажут, что надо.
Проследив, как Вера подошла к шоферу, что-то сказала, отрицательно покачала головой и направилась в сторону поля, селянка улыбнулась, проводила взглядом одинокую фигурку и подошла к недоумевающему шоферу:
— Молочка не хотите? Утреннее, еще теплое.
* * *
Забытая пустынь появилась вдруг. Вера взобралась на очередной пригорок, и впереди открылся идиллический вид: потемневшие от времени деревянные постройки, среди которых выделялись невысокая церквушка и амбар.
Пришла.
Только теперь она окончательно поняла, насколько права была безвестная и добрая селянка, посоветовавшая ей добираться до пустыни пешком. Насколько по-другому увидела она эту забытую обитель. Три километра под палящим солнцем вымотали Веру, но вместе с тем заставили собраться, стиснуть зубы, поверить в себя. У нее сломались каблуки, и она выбросила туфли. Ее мучила кошмарная жажда, но Вера приказала себе забыть о ней. Исколотые босые ноги, потрескавшиеся губы — все это стало неважным, когда она увидела скромные строения обители.
Она верила.
Женщина вошла в ворота, и Вера укрепилась в ней навсегда, ибо впервые за многие дни она почувствовала себя по-настоящему защищенной. Здесь не было высоких стен, немногочисленные монахи, в простых черных рясах, занимались повседневными делами, но Вера чувствовала, что Зло, присутствие которого незримо ощущалось все последние дни, не сможет проникнуть в обитель. И на ее глазах блеснули слезы.
Вера перекрестилась, прошла через дворик, едва взглянув на то, как пожилой монах переливает воду из колодезного ведра. Чистую, хрустально чистую, холодную воду! Ее журчание не привлекло Веру. Она подошла к церкви, снова перекрестилась, вошла в прохладный полумрак зала и…
…и разрыдалась.
— Там, в Коломенском, я почти сдалась, — Вера говорила едва слышно, но уверенно. — Когда Анна добралась до меня в церкви, я подумала, что все напрасно, что никто не сможет остановить ее. Я едва не сошла с ума от ужаса.
— Ты боялась за себя?
— Да, — призналась Вера, — за себя. Наверное, в первую очередь за себя. Но еще… ведь это неправильно! Так не должно быть! Кто-то должен остановить Анну! Остановить Зло!
— Кто? — Алексей, молодой монах, совсем молодой, почти подросток, заглянул женщине в глаза. — Кто должен остановить?
Он слушал очень внимательно, не перебивая, только иногда задавал наводящие вопросы, и Вера постепенно прониклась к нему доверием. Спокойный, рассудительный, человечный, Алексей вносил успокоение в ее душу.
— А кто обычно их останавливает?
Монах улыбнулся.
— Господь посылает испытания каждому из нас. Кому ты отдаешь то, что заслужила по праву?
— А разве я заслужила такие испытания? — Вера не упрекала, не злилась, она удивлялась. — Разве есть право на страдания?
— Есть право на жизнь, — мягко ответил Алексей, — есть право на то, что ты имеешь, и это право надо доказывать. Мы все рабы божьи, но это не более чем образ. Господь ищет Человека, а бессловесных и безропотных тварей и так достаточно.
— Я должна остановить Зло?
— Ты не должна отчаиваться, должна верить, быть сильной.
— И что тогда?
— Тогда ты приобретешь гораздо больше, чем потеряешь.
— Значит, я потеряю? — Вера похолодела: дети! — Что?!
Глаза молодого монаха подернулись странной дымкой, он чуть покачнулся, на лбу выступила испарина, хотя в полумраке церкви было довольно прохладно.
— Что я потеряю?
Он не слышал, чуть повел рукой, поморщился.
— Ты не должна бояться пути, — его голос слегка осип.
Вера поняла.
— Вы видели? Что вы видели?
— Возьми. — В руках Алексея мелькнул маленький серебряный образок на простой черной веревочке. — Надень и не снимай с себя, пока не пройдешь свой путь до конца.
Вера посмотрела на образок: Казанская Богоматерь.
— Это поможет?
— Да, это поможет.
— И…
— И ты должна быть сильной.
— Я поняла. — Вера склонила голову, надела на шею образок. — Спасибо, отец Алексей.
— Твоя душа чиста, — тихо сказал монах. — Помни об этом.
— Я могу как-нибудь…
— Приезжай потом, — Алексей улыбнулся, — если сочтешь нужным.
— Хорошо. — Женщина вышла из церкви, перекрестилась и медленно побрела к воротам.
Молодой монах устало вытер лоб и покрутил головой.
Она справится. Господь не оставит ее одну.
Алексей улыбнулся.
Артем
Загородный дом Волковых был большим, но настолько аккуратным, что напоминал добродушную туристическую открытку «С приветом из Тюрингии!», и в принципе в этом не было ничего странного, поскольку мама Инги — Марта Генриховна Волкова — происходила из семьи обрусевших немцев. Артем припарковал джип на заставленной гостевыми машинами площадке и вытащил из салона огромную корзину цветов.
— И помни, Темка, что ты первый мужик, которого я привожу на семейное торжество, поэтому будь готов к повышенному вниманию! — Инга поправила воротник его рубашки и быстро поцеловала в губы.
— То есть не протестовать, если нам предложат разные комнаты?
— Нам, естественно, предложат разные комнаты, — игриво улыбнулась девушка. — Но нам это не помешает.
Маленькая, загорелая, с гладкими рыжими волосами, она была похожа на озорную школьницу, и легкое платье, плотно облегающее тоненькую фигуру, только усиливало это ощущение. Артем погладил девушку по обнаженному плечу, поставил корзину на землю, потянулся за коробками с подарками и вспомнил: