Горько.
Или обманщик-дым пошутил, забрался в глаза, защипал?
— Хочешь ты того или нет, тебе с этим жить. — Женщина вздохнула. — Сейчас тебе предлагают честный вариант. Тебе рассказали правду и обеспечили такие условия, при которых ты не видишь «их». Безликие голоса в телефонной трубке. Поверь, это очень хорошие условия. Ведь избавиться от своего таланта ты не можешь. И если откажешься от предложения, то останавливать часы тебе придется лицом к лицу с «ними». Ты будешь смотреть в «их» глаза, будешь знать «их» биографию, будешь чувствовать боль «их» родных и близких. Ты станешь очень жестокой. Или сойдешь с ума. А люди станут избегать тебя и шептаться за твоей спиной.
— Прекрати!
— Люди никогда не поверят, что ты не виновата.
В молчании они докурили сигареты. Затем гостья снова щелкнула зажигалкой, а Катя, справившаяся с подкатившим к горлу комком, глухо спросила:
— А мой сон?
— Последний? — уточнила женщина.
— Да.
— Если захочешь, он станет явью. — В глубоком голосе появился холодок. — Тебе надо просто позвонить. И очень сильно захотеть.
— И я смогу остановить его часы?
— Сможешь.
— И часы любого человека?
— Любого.
— Но это неправильно, — помолчав, произнесла девушка. — Ты говорила, что я… мы… Что мы помогаем. Не решаем.
— Рассматривай данную возможность как небольшую премию от тех, кому мы помогаем, — улыбнулась гостья. Холодно улыбнулась. — Авиакомпании предоставляют сотрудникам бесплатные билеты, провайдеры — время в Интернете, мясокомбинаты — колбасу по льготным ценам. Мы с тобой тоже своего рода сотрудники и имеем определенные привилегии.
— Выбирать тех, кого пожелаем?
— Не каждый день, разумеется. Есть ограничения.
— Они будут указаны в контракте?
Женщина рассмеялась.
— Ты молодец. Ты можешь шутить.
— Я уже все пережила, — сказала Катя. — Все передумала. Все поняла. — Пауза. — Перебоялась.
— Значит, я пришла вовремя.
Остановить часы любого человека. Указать, что его время пришло. Просто позвонить. Просто…
Вспомнился сон, вспомнились пустые глаза Зинки и раскрытая дверца «шестерки». Набрать номер Виталика? И что? И почему Виталика? На его месте мог оказаться и Сулейман, не меньший любитель «шашлыков». Ему тоже звонить? Или Ларочке? Ненавистной крашеной певичке, сломавшей Кате жизнь. А сломавшей ли? Не будь Ларочки, нашлась бы Машенька или Светочка. Какая разница? Дело не в женщине. Дело в так и не повзрослевшем, зацикленном на самом себе отце. Ему тоже позвонить? Отомстить за слезы в подушку, хихиканье одноклассников и щемящую тоску, пронзающую сердце, когда Лешка говорил: «Сегодня мы с отцом…»
Позвонить?
Даже в шестнадцать лет можно найти много людей, чей номер хочется набрать.
«Ты станешь жестокой. Или сойдешь с ума…»
И маленькая привилегия — первый шаг к беспощадному безумию. К пустым глазам, глядящим поверх голов. К холоду в душе. К нежеланию жить.
— Не думаю, что я буду кому-нибудь специально звонить, — тихо сказала Катя.
Женщина понимающе улыбнулась:
— Я за двадцать лет тоже не собралась. Все по-другому решалось. Или сама справлялась, или помогали. — Она глубоко затянулась. — Я принесла тебе кое-что. — На письменном столе лежала потертая записная книжка. — Позвонишь?
Катя помолчала, затем кивнула:
— Позвоню.
— Вот и хорошо.
Гостья поднялась с кресла, вдавила окурок в пепельницу, сделала таг к дверям комнаты, но задержалась и, не глядя на Катю, произнесла:
— Будь счастлива, горевестница.
На столе передо мной лежит овальный золотой медальон размером с детскую ладошку. Он тусклый и потертый, он истончается к краям, словно прошедшая через сотни рук и кошельков монета, что странно, ибо, несмотря на то, что нет цепочки, — я оборвал ее и не стал искать — медальон всегда носили на груди. И еще на нем появились шрамы: несколько глубоких царапин и сотни маленьких. Он потерял блеск.
Этот медальон не мог остаться гладеньким и блестящим — он слишком много видел.
В самом центре золотого овала изображен человек с копьем. Не воин, если вы вдруг подумали — охотник. Об этом говорит его костюм, в котором не нашлось места рыцарским доспехам или еще какому-нибудь боевому снаряжению: обычная суконная одежда и шапка. По современным меркам картинка выполнена весьма грубо, но медальон делали почти полторы тысячи лет назад, и в те времена он наверняка считался образцом тончайшей ювелирной работы.
В нижней части медальона надпись: «Facta sum potentiora verbis». [3] Символ же, который находился над фигуркой охотника, стерся окончательно, но я знаю точно, что это был не крест. И не полумесяц. И уж тем более не одна из звезд: ни пятилучевая. ни шести-, ни восьми-. Я знаю, что знак был другим.
Иначе бы он не исчез.
Медальон лежит на столе, и я не свожу с него глаз. Я не любуюсь — он не настолько совершенен. Не прикидываю, сколько он может стоить. — я не продам раритет даже в случае крайней нужды. Я просто смотрю на человека с копьем.
О чем я думаю в эти мгновения?
Ни о чем.
Ни о чем…
Возможно, некоторые из вас сочтут, что я не самый лучший кандидат на должность рассказчика этой истории. И в чем-то они окажутся правы. Вышло так, что я принимал участие далеко не во всех описываемых событиях, поэтому половина моего рассказа — выдумана, а половина оставшегося — смоделирована. Размышляя над тем, что произошло тогда в Москве, и составляя из известных фактов связную историю, мне пришлось опираться не только на свои воспоминания, но и на оговорки, замечания и пересказы некоторых других участников событий, на их ответы на мои вопросы. В то же время, учитывая обстоятельства, я не могу быть уверен в искренности всех собеседников. Динке доверять можно, а вот Вурц и Артур, возможно, утаили от меня истинную суть происходящего, скрыли мотивы, которыми они руководствовались в действительности.
Но винить их не следует.
Вполне вероятно, что им самим известно ненамного больше.
Но сия предательская мысль посетила меня уже после всех событий. А в те часы, о которых пойдет речь, я смотрел на происходящее совсем другими глазами. И потому хочу сказать: что бы вы обо мне ни думали, сколь бы ни морщились оттого, что именно я расскажу вам эту историю, главное заключается в том, что я верю в свой рассказ.