Карбид повернул голову к напарнику:
– А почему ты не начал расследование? Ты ведь все понял еще утром, еще до собрания, что помешало тебе поставить в известность Царства?
– Откуда ты знаешь, что я никому ничего не сказал?
Герман улыбнулся:
– Откровенность за откровенность, Ясень. Ты говоришь, почему не начал расследование, я рассказываю, что заставило меня пойти на преступление. В такой последовательности.
Несколько секунд Виктор размышлял над предложением, несколько секунд боролся с собой. Момент истины. Или он ответит, или черт его знает, когда Герман раскроется в следующий раз.
Надо ответить.
– Гордость.
Удивления ответ Виктора не вызвал.
– Я так и думал.
– Неужели?
– Ты удивишься, Ясень, но я думаю о тебе гораздо лучше, чем тебе кажется. – Пауза. – Ты считаешь, что не имеешь права начинать расследование против коменданта. Потому что сам комендантом еще не стал.
Виктор смутился. А где смущение, там и злость:
– Черепаныч донес?
– Нет, – покачал головой Герман. – Не забывай, что когда-то я тоже был молодым, только-только принесшим присягу комендантом. И столкнулся с той же проблемой, что и ты. Татуировка не появилась?
– Не появилась.
А значит, несмотря на прошедшую церемонию, Карбид все равно остается старшим. Единственным человеком на Подстанции, имеющим право запускать Ручной Привод. Нет, формально, согласно инструкциям Царств, они с Виктором находятся в одинаковом положении. Инструкции вообще не упоминали татуировки. Не замечали их. Но Ясень знал, что только черный рисунок станет пропуском в идеальную систему, о которой говорил Черепаныч. Только он – знак, непонятно каким образом появляющийся у всех комендантов.
Взгляд Виктора машинально уперся в черный крест на шее Германа. В черные буквы, складывающиеся во фразу: «Caelum, non animum mutant, cui trans mare current».
– Давно хотел спросить: девиз у всех один?
– Нет, у каждого свой, – ответил Карбид. – Девиз показывает, каким тебя увидел Ручной Привод. А Ручной Привод никогда не ошибается.
Ручной Привод. «Это место». Ясень не хотел больше спорить. Устал. Или принял? Или все-таки устал? Он знал одно: без черного креста все инструкции летят к черту. Не будет карьеры. Надежды развеются в дым.
– А теперь пойдем. – Карбид потянул напарника за рукав. – Моя очередь отвечать на вопросы.
* * *
Из Кухни Юля вышла, окончательно уверовав в свои силы. Теперь девушку не пугали ни постоянно меняющийся лабиринт, ни исчезающие двери, ни притаившиеся опасности.
Она окончательно осознала, что изменилась.
Да, это случилось не само по себе, над ней поработали. Кто-то подарил ей новые возможности, невероятную силу, но… Юля не хотела гадать, кто это сделал и зачем. Бог, дьявол, добрая фея, инопланетяне… Пока не важно. Рано или поздно ответ на этот вопрос будет дан, пока же следует вести себя в прежнем ключе. То есть искать выход.
Что оказалось не таким уж сложным делом.
За время завтрака коридор вновь изменился… нет, скорее принял обычный вид. Стал таким, каким его видели обычные люди. Или наоборот: спрятал свое истинное нутро, став таким, каким его видели обычные люди. Аккуратно покрашенные стены, тщательно подметенный пол, ярко горящие плафоны. А напротив двери появился «План эвакуации при пожаре», с точным указанием нынешнего местонахождения Юли.
«Экзамены закончились?»
Похоже на то.
Пройдя в указанном направлении, девушка обнаружила лестницу, поднялась на первый этаж и оказалась у двери с надписью «Кинозал».
«Пройти мимо?»
Нет, нельзя.
«„Они“ хотят, чтобы я зашла».
Юля без опаски заглянула внутрь и увидела небольшой темный зал, заставленный рядами неудобных деревянных кресел. Прямоугольный экран, аккуратно заштопанный в левом нижнем углу. Древний кинопроектор, рабочий стол, кресло, стопки алюминиевых коробок с пленками.
На экране мелькали черно-белые кадры старой постановки.
Выжженные солнцем камни древнего города. Площадь, наполненная толпой. Сосредоточенные, полные вражды лица. На возвышении один… Нет, больше. Четверо преступников. Стража. Худощавый римлянин в богатых одеждах яростно взирает на людей. На возвышении… Нет, на возвышении все-таки один. Единственный, чей взгляд спокоен. Его камера выхватывает чаще остальных. Его, спокойного. Его, знающего, что будет. Рот римлянина кривится. Он тоже знает, догадывается, что будет, однако пытается бороться.
Из старых динамиков звучит глубокий голос:
– Но первосвященники и старейшины возбудили народ просить за Варавву, а Иисуса погубить. Тогда правитель спросил их: кого из двух хотите, чтобы я отпустил вам? Они сказали: Варавву. Пилат говорит им: что же я сделаю Иисусу, называемому Христом? Говорят ему все: да будет распят. Правитель сказал: какое же зло сделал Он? Но они еще сильнее кричали: да будет распят. Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы. И, отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших. [6]
Аппарат неожиданно отключился, а зал наполнился светом. Засмотревшаяся Юля тряхнула головой, прищурилась, отвернулась от экрана и увидела медленно приближающегося старика в черном костюме и черной водолазке.
– Я проходила мимо.
Киномеханик кивнул с таким видом, словно короткая фраза объяснила все на свете.
Девушка медленно подошла к нему и, улыбнувшись, развела руками:
– Увидела надпись «Кинозал» и решила узнать, зачем он здесь?
Вместо ответа старик протянул Юле визитку: «Аскольд Артурович Арчибальд. Кинохроникер со стажем. Услуга не отключается».
– Кинохроника? О чем?
Арчибальд достал блокнот:
«Кино – от двигаюсь. Хроника – от время. Моя профессия – классическая кинохроника: я двигаю время».
Девушка поняла. Кивнула на экран:
– Это…
«Кинохроника. Кстати, единственная, которую я попросил озвучить».
– А можно еще посмотреть?
«Продолжить?»
Юля поняла, что вопрос с подвохом.
– Вы можете показать что-нибудь другое?
«Я надеялся, что вы попросите».
Старик сделал приглашающий жест. Девушка послушно присела в неудобное кресло. Свет погас, за спиной Юли застрекотал проектор, и на экране появились черно-белые кадры.
«Действительно хроника…»