Я понюхала свою кофточку. Она ничем не пахла.
– Серьезно? – спросила я. – Я ее купила в «секонд-хэнд», вышивка понравилась.
Он еще раз потянул в себя воздух.
– Кроме того, она разводила экстракт поддельной водкой. Сивухи много.
– Что ты говоришь такое? – растерялась я. – Хочется снять эту кофту и выкинуть… А что ты еще чувствуешь?
Он повернулся к раздвинутой двери.
– Ужасно пахнет бензином. От него просто голова раскалывается. Еще пахнет асфальтом, резиной, табачным дымом… Еще туалетом, человеческим потом, пивом, выпечкой, кофе, поп-корном, пылью, краской, лаком для ногтей, пончиками, газетной бумагой… Я могу долго перечислять.
– А разве эти запахи не смешиваются?
Он отрицательно покачал головой.
– Скорей они обволакивают друг друга и вложены один в другой. Как письмо в конверте, которое лежит в кармане пальто, которое висит в шкафу, и так далее. Самое ужасное, узнаешь много такого, о чем совершенно не хотелось знать. Например, тебе дают бумагу на подпись, а ты чувствуешь, что вчера на ней лежал бутерброд с несвежей колбасой. Мало того, вдобавок еще и пот от руки, которая подала тебе эту бумагу, пахнет так, что ясно – в бумаге неправда… И так далее.
– А почему это с тобой?
– Обычное волчье обоняние. У меня оно часто сохраняется в человеческой фазе. Тяжело. Правда, спасает от многих вредных привычек.
– Например?
– Например, я не могу гашиш курить. А особенно кокаин нюхать.
– Почему?
– Потому что я по первой же дорожке могу сказать, сколько часов курьер вез его в жопе, пока добирался из Коломбо в Баку. Да чего там, я даже знаю, кто и сколько раз его в эту…
– Не надо, – перебила я, – не продолжай. Я уже поняла.
– И главное, не знаешь, когда навалится. Это непредсказуемо, как мигрень.
– Бедный, – вздохнула я. – Какое наказание.
– Ну не совсем наказание, – сказал он. – Кое-что мне очень даже нравится. Например, мне нравится, как пахнешь ты.
Я смутилась. Телу лисы действительно свойствен еле заметный ароматный запах, но люди обыкновенно принимают его за духи.
– А чем я пахну?
– Даже не знаю… Горами, лунным светом. Весной. Цветами. Обманом. Но это не коварный обман, скорее насмешка. Мне ужасно нравится, как ты пахнешь. Я, кажется, мог всю жизнь вдыхать этот запах и все время находить в нем что-то новое.
– Вот и славно, – сказала я. – Мне было очень неловко, когда ты заговорил про мою кофту. Больше я никогда ничего не буду покупать в «секонд-хэнд».
– Ничего страшного, – сказал он. – Но я буду признателен, если ты ее снимешь.
– Такой сильный запах?
– Нет. Совсем слабый. Просто без кофты ты мне больше нравишься.
Подумав, я сняла кофту через голову.
– Сегодня ты без лифчиков, – засмеялся он.
– Да, – сказала я. – Я читала, когда девушка идет к своему молодому человеку, с которым у нее что-то должно произойти… Ну, если она готова к тому, что это произойдет… То она его не надевает. Своего рода этикет.
– Где ты такое читала? – спросил он.
– В «Cosmopolitan». Слушай, я давно хотела спросить. Ничего, что у меня маленькая грудь?
– Мне очень даже нравится, – сказал он. – Хочется долго-долго ее целовать.
Мне показалось, что он говорит с усилием, словно у него сводит челюсти зевотой. Так обычно бывало перед самой трансформацией. Несмотря на его обнадеживающее заявление насчет «долго-долго целовать», до этого доходило редко. Впрочем, его горячий волчий язык… Но не буду переходить границы приличий, читатель ведь и сам все понимает.
Не успел он снять с меня трусики, как все и случилось: сексуальное возбуждение включило таинственный механизм его метаморфозы. Прошло меньше минуты, и передо мной стоял жуткий и прекрасный зверь, в котором особенно поражал воображение инструмент любви. Мне каждый раз не верилось, что мой мешочек-симулякр действительно способен поглотить этот молот ведьм.
Превращаясь в волка, Александр терял способность разговаривать. Но он понимал все, что слышал, – хотя, конечно, у меня не было гарантии, что его волчье понимание тождественно человеческому. Остававшихся у него коммуникативных способностей не хватало на передачу сложных движений души, но он мог ответить утвердительно или отрицательно. «Да» означал глухой короткий рык:
– Р-р-р!
А «нет» он передавал звуком, похожим на нечто среднее между воем и зевком:
– У-у-у!
Меня немного смешило это «у-у-у» – примерно так же скулит в жару собака, запертая хозяевами на балконе. Но я не стала говорить ему о своем наблюдении.
Его руки делались похожи не на волчьи лапы, а скорее на фантастические конечности кинематографического марсианина. Я не могла поверить, что эти клешни способны на нежное прикосновение, хотя знала это по опыту.
Поэтому, когда он положил их на кожу моего живота, мне, как всегда, стало не по себе.
– Чего ты хочешь, серенький? – спросила я. – Мне лечь на бок?
– У-у-у!
– На животик?
– У-у-у!
– Встать на коленки?
– Р-р-р!
– Хорошо, только осторожно. Ладно?
– Р-р-рррррр-р!
Я была не до конца уверена, что это последнее «ррр» означало «да», а не просто «ррр», но тем не менее сделала то, что он просил. И тут же пожалела: он взял меня лапой за хвост.
– Эй, – сказала я, – отпусти, волчище!
– У-у-у!
– Правда, отпусти, – повторила я жалобно.
– У-у-у!
И тут произошло то, чего я боялась больше всего, – он потянул меня за хвост. Не сильно, но достаточно ощутимо для того, чтобы мне вдруг вспомнился сикх из «Националя». А когда он дернул меня за хвост чуть резче, мне стало так стыдно за свою роль в судьбе этого человека, что я всхлипнула.
Александр не дергал меня за хвост специально. Он просто держал его, причем довольно нежно. Но удары его бедер толкали мое тело вперед, и результат был таким же, как если бы он пытался выдрать хвост у меня из спины. Я напрягла все мышцы, но моих сил не хватало. С каждым рывком мою душу заливали волны непереносимого стыда. Но самым ужасным было то, что стыд не просто жег мое сердце, а смешивался в одно целое с удовольствием, которое я получала от происходящего.
Это было нечто невообразимое – поистине по ту сторону добра и зла. Только теперь я поняла, в каких роковых безднах блуждал Де Сад, всегда казавшийся мне смешным и напыщенным. Нет, он вовсе не был нелеп – просто он не мог найти верных слов, чтобы передать природу своего кошмара. И я знала, почему – таких слов в человеческом языке не было.