Не было ни малейших сомнений — это предательство. СССР поставил свои корыстные интересы выше победы коммунизма во всем мире. Ведь Москве было достаточно лишь в очередной раз подтвердить свою твердую позицию, и проклятые американцы никогда бы не решились на прямой конфликт. Однако северный сосед повернулся спиной и хоть не громко, но вполне определенно осудил использование ядерного оружия в гражданской войне. Заблаговременно приехавший в Советский Союз маршал Чэнь И, [349] премьер-министр, по совместительству — министр иностранных дел КНР, член Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК и доверенное лицо Мао Цзэдуна, ничего не смог сделать. Генеральный секретарь Микоян его попросту не принял, передав: «При товарище Чжоу КПК как-то обходилась без ядерного оружия».
Так или иначе, но ни вылететь в Москву, ни принять ультиматум Великий Кормчий не решился. И для НОАК начался настоящий ад. Часть US Navy вошла в устье Янцзы, разом переломив ситуацию с артиллерийской поддержкой. Истребители и штурмовики, казалось, заслонили полнеба.
Наиболее критичные направления прикрыла морская пехота и срочно переброшенные с Окинавы рейнджеры. Даже для сотен Б-52 нашлась достойная цель: презрев возможность радиационного заражения чужой территории, они буквально не оставили камня на камне от атомной промышленности КНР. Несколько дней ситуация колебалась в неустойчивом равновесии, но ни самоубийственные атаки подводных лодок, ни попытки перехвата стратобомберов Мигами без ракетного вооружения не смогли переломить ситуацию. Даже «Жэньминь жибао» вынужденно признала «недостаточно серьезными» потери, понесенные американской авиацией и флотом.
Спустя неделю объединенная армия Республики Китай и КП Шанхая вернулась на свои прежние позиции — насколько это было возможно после атомных взрывов. Настало время выполнить негласные договоренности с СССР, закрепить статус-кво на бумаге, однако… Оказалось, что садиться за стол переговоров просто не с кем. Мао Цзэдун умер, и это оказалось последней ошибкой в жизни Великого Кормчего. Был ли это сердечный приступ, как гласила официальная пропаганда, или, что куда более вероятно, ему помог кто-то из разочарованных соратников — навсегда осталось тайной. Тело вождя, вопреки коммунистическому канону, спешно кремировали, а прах развеяли над Янцзы.
Не успели окончиться траурные мероприятия, как Политбюро КПК в срочном порядке созвало пленум ЦК. Огромные иероглифы «сплотимся перед врагом» на фасаде Дома Народных Собраний и заполнившая площадь Тяньаньмэнь толпа готовых сражаться хунвейбинов не помогли сохранить контроль над ситуацией. Третий человек партии и глава внешней разведки Шэхуэйбу, Кан Шен [350] прямо в президиуме грязно разругался с официальным преемником Мао Цзэдуна, министром обороны Линь Бяо.
Последний, спасаясь от расправы неожиданно хорошо организованных «разведчиков», сумел на самолете бежать в Гуанчжоу. [351] Вместе с ним столицу покинули Цзян Цин, последняя жена Великого Кормчего, и ее дочь Ли На. Следом потянулись верные армейские подразделения.
И это стало лишь началом. Смерть Великого Кормчего спустила какую-то незримую пружину, казалось, на просторы Поднебесной вернулась «эра милитаристов». [352] Лоскутное одеяло провинций, не успевшее за полтора десятилетия слиться в единую страну, начало с треском рваться по швам.
Первым, опасаясь требующего подчинения и ресурсов Линь Бяо, на сторону Гоминьдана переметнулось руководство острова Хайнань. Там справедливо полагали, что флот США будет лучшей защитой от смертельно надоевших потрясений.
Детонатором следующего удара стали вложенные в Тибет индийские и американские деньги, в условиях безвластия они живо обернулись кровавым восстанием в Лхасе. Далай-лама покинул убежище в Индии и спустился с гор вместе с партизанами. После недельной резни, в ходе которой был убит почти миллион человек, Тибетское восстание [353] 1959 года начало казаться детским утренником.
Не отставали и другие. Неожиданно для всех в Сиане, самом сердце древней «Срединной Империи», к власти пришел Революционный комитет Гоминьдана [354] который возглавил еще не забытый в народе маршал Чжан Сюэлян, [355] персональный враг Чан Кайши, неожиданно отпущенный последним из-под двадцатилетнего домашнего ареста в Тайбее. В Ухане, крупнейшем городе густонаселенной провинции Хубей, на прежнюю должность вернулся снятый в 1967 году за расправу с хунвейбинами начальник военного округа Чэнь Цзайдао. [356] Обид он не забыл, и лояльные Пекину партийные активисты, кто не успел быстро сбежать, мгновенно оказались в расстрельном подвале.
В Маньчжурии не обошлось без экстремистов, пытавшихся напомнить о четырех веках, в течение которых все ханьцы были вынуждены заплетать волосы в знак покорности перед маньчжурами, [357] но… Слишком давно Сунь Ятсен отрезал свою косу, да и вообще, для размышлений о военном походе на юг и возврате времен империи Цин [358] нужно было напрочь оторваться от действительности.