А нынешний «День Дурака» был памятен тем, что после обеда мне вручали вторую Красную Звезду. За месяц на фронте я со своим взводом много чего наворотил: подбил несколько немецких танков и штурмовых орудий, обеспечив взятие ряда стратегически важных деревень и хуторов. Последнего из них — предыдущей ночью. А после недавнего контрудара Манштейна на Харьков это было очень важно.
Кстати, вручал орден (не мне одному, понятно, всего нашему полку раздали два десятка наград) лично член Военного Совета фронта Хрущев. Принимая из его рук красную коробочку, я испытал странные чувства. То есть, с одной стороны, я мог рассказать ему о том, что будет со страной и им лично. На шестьдесят лет вперед. А с другой стороны — он бы стал меня слушать? Или читать мою записку? Вряд ли… Коммунисты вроде Хруща были не те люди, чтобы верить голословным пророчествам из уст непонятно кого. Тем более слышать это от меня. Подозрительного типа, который вернулся из немецкого плена целым и невредимым и у которого (по мнению политработников) не все в порядке с головой…
Поэтому я позволил себе только одну малую шалость. Уже после вручения, когда Хрущев со свитой собирался уезжать, я попался ему на глаза и громко, чтобы он услышал, пропел (якобы себе под нос):
— Ах шестидесятые, гордые, пузатые. Разбавляй проклятую песней блатаря!
Ну, Хрущев на творчество группы «Любэ» никакого внимания не обратил и даже не задержался возле меня. Только замполит нашего полка, майор Мотовилин, нехорошо на меня посмотрел. А потом он, как видно, в качестве наказания велел мне сопроводить «по местам боев» столичного журналиста, который приехал со свитой Хрущева из штаба корпуса, но остался, чтобы «собрать материальчик». Ну, я и показал ему «товар лицом». Для меня первая поездка в Чечню тоже началась с вот такого осмотра обугленных трупов (правда, своих, а не вражеских), с очень похожим конечным результатом…
Между тем мы с журналистом дошли до наших машин. Полк готовился к ночлегу. Собственно, за последние три недели мы потеряли почти половину техники и личного состава, так что полноценным полком нас считать было нельзя. После последнего боя нам объявили, что нас отводят во второй эшелон. Это тоже было правильно. Экипажи вымотались до последней степени, снаряды и топливо закончились. Ну а пока над Украиной опускался вечер. Небо было удивительно чистое. Весна, она и на войне весна…
Ночевать нам предстояло (как и все предыдущие дни), скорее всего, в машинах. На хуторе осталось всего два целых дома и несколько сараев, но там уже угнездилось на ночлег управление полка.
— Теркин! Тебя там спрашивают! — обрадовал меня попавшийся на глаза ординарец командира полка Капустин.
— Кто спрашивает?
— Не знаю. Иди к хате, где штаб, там увидишь…
Только этого не хватало… Попрощавшись с корреспондентом, я почапал в указанном направлении. В голове запульсировал явный сигнал беспокойства. Но беды мне эта встреча, похоже, не сулила. Наоборот, отдавало все это чем-то знакомым…
И точно — у штабной хаты я увидел два «Виллиса». И странноватые это были джипы — с самодельными утепленными кузовами и штыревыми радиоантеннами, торчащими сзади. А еще страннее были люди, стоявшие возле них. Во-первых, это были три парнишки гренадерского роста с почти одинаковыми физиономиями. Издали их даже можно было принять за братьев. Сходство усиливалось одинаковой экипировкой. Они были в канадских летных кожаных куртках на меху, летных же штанах-«ползунках» из того же материала, явно импортного происхождения унтах и неуставного образца ушанках из грязно-белой овчины. Я, в своих стеганых ватных штанах и расстегнутой трофейной немецкой штормовке, под которой была гимнастерка с погонами и двумя орденами, на их фоне смотрелся бледновато.
Но еще чуднее был четвертый приезжий. А точнее, приезжая. В кругу «трех близнецов» стояла и улыбалась Екатерина Васина собственной персоной. Она была в такой же, как у остальных, летной куртке и шапке со звездой, но в сапогах и полушерстяном форменном платье. Ее куртка была расстегнута, и на груди «радистки Кэт» я рассмотрел два ордена Красной Звезды, орден Ленина, медаль «За отвагу» и, наконец, Золотую Звездочку Героя Советского Союза…
— Привет моему спасителю! — приветствовала меня Васина. Она узнала меня первой. Хотя остальные, по идее, не должны были знать мою физиономию…
— Здрасте, — сказал я ехидно. — Товарищ Герой Советского Союза!!
— А почему таким тоном? — спросила она, запахивая куртку. — У вас какие-то проблемы с этим?
— Да никаких проблем, — усмехнулся я. — Только всем на фронте известно, за что дают Ваньке медаль, а за что Маньке орден…
— И за что?
— Ну, в вашем случае, краса моя ненаглядная, догадаться несложно. Не за «Дорнье» ли звездочка?
— За «Дорнье». А точнее, за его бортовое оборудование. Только это военная тайна!
— Могила! — пообещал я. Что-то настроение было специфическое, располагающее к стебу и хамству… Вообще, Васина в окружении этих ребятишек живо напоминала мне «посла доброй воли ООН» Анджелину Джоли во время ее визита в Чечню на вторую войну. Там импортную кинодиву Анджелку тоже было не видно за спинами спецназовцев из сопровождения. Но развить эту мысль и сказать какую-нибудь очередную сальность я не успел.
— Ну, здорово, что ли, Теркин! — сказал знакомый до ужаса голос за моей спиной. Я обернулся. В двух шагах от меня стоял незнакомый мужичок небольшого роста, одетый, как все прочие, в летную куртку, штаны и ушанку со звездочкой. На лице его выделялись пронзительно-черные сверлящие меня глаза. Так… Я заметил, как Васина и крупногабаритные ребятишки козырнули мужичку.
— Вы, товарищи, пока свободны, — сказал он им. — А вас, Теркин, я попрошу остаться. Мне с вами надо поговорить с глазу на глаз.
Радистка Кэт с мальчиками удалилась. Первое, что я сделал после этого, — схватил мужичка за рукав. Нет, на сей раз это был обычный человек из плоти и крови, да и куртка на ощупь была самая что ни на есть обыкновенная.
— Да не голограмма это, успокойся, — усмехнулся мужик. — Это обычная психоматрица. Только управляющая — чуть посовершеннее твоей…
— Ты — это ты?! — задал я предельно дурацкий вопрос.
— Да, я — это я, — ответил мужик в тон мне и предложил: — Пойдем, пройдемся…
Когда мы немного отошли от хутора, чавкая подошвами по грязи, он достал из кармана какую-то бумагу.
— Ознакомься, — сказал он. — Пока светло…
В бумаге речь шла обо мне: «Откомандировать лейтенанта Теркина В. И. для прохождения дальнейшей службы в распоряжение командира специального подразделения „7-40“ майора Заруба Н. П.». Подпись: «Начальник 3-го отдела объединенной разведывательно-контрразведывательной службы при Коминтерне (ОРКСК), генерал-полковник Топорков П. Г.».
— Это ты, что ли, майор Заруба? — спросил я своего, как оказалось, старого знакомого.
— Да, здесь я майор Заруба Николай Петрович, командир указанного спецподразделения. В узких кругах я известен как «Заруба на Прикладе». Кстати, наше спецподразделение называют «Дважды краснозвездное», поскольку у всех, кто в нем служит, имеется минимум по два ордена Красной Звезды…