Кажется, это плакал он сам. БУМ! БУМ! БУМ!
Иван захрипел и пришёл в себя. Вокруг стояли люди. Много людей. Он лежал на своём топчане, на своей веранде, а в лицо ему с тревогой заглядывала заплаканная Таня и, со слабой улыбкой на бледном лице, утомлённая Маша.
Кризис миновал.
Такое когда-то случилось с Таней. Никто не верил, а она выжила. То же самое сейчас происходило с Машей. Неделя шла за неделей, а ухудшения больше не было. Женщина понемногу приходила в себя, на щеках снова появился румянец, и снова серебряным колокольчиком зазвучал её смех. Усадьба облегчённо выдохнула. Иван ходил с глупой улыбкой на лице, Танюша щебетала и порхала вокруг подруги, а дети, все как один, принялись делать маме Маше подарки. Конечно, самым преданным поклонником Марии Сергеевны оказался Бим. Тот вообще и дневал, и ночевал у её ног.
Док тоже улыбался, разводил руками и от стопарика теперь не отказывался. Как утверждала народная молва, это был верный признак — больной идёт на поправку.
После того как изрядно вымотанные учёбой «резервисты» вернулись в посёлок с жёнами, а ещё куча народу по призыву Хозяина ушла в порт, оставшиеся не у дел мужики заволновались. Видимо, опять проболтался Док — новость, что и эти одиннадцать счастливчиков получили себе женщин, и при этом здоровых, не старых и не уродливых, облетела окрестности посёлка со скоростью молнии.
Настроение у Ванюши было, чёрт возьми, отличное! Всё утро он осуществлял свою мечту. Катал на «Беде» по затону своих женщин. Это было как в кино из прошлой жизни. Жаркое солнце, синее море, яхта и две длинноногие грудастые блондинки ню. Ну ладно, грудастая блондинка была только одна, Таня была шатенкой и… неважно.
«Эх! Всё дела, дела…»
Иван вышел к двум десяткам просителей, явившихся к нему по понятному делу, и толкнул речь. Короткую, но ёмкую. Речь сводилась к одной мысли: утром деньги — вечером стулья. Сначала от вас — ударный труд на моё благо, потом от меня вам — женщины. Гарантия — моё слово.
В ответной речи выборного главы «женихов» были упомянуты такие слова, как «зуб», «глаз» и «чтоб я сдох!»
Стороны ударили по рукам, и стройка закипела.
Непонятно одно, как эти ребята, имея тринадцать триллионов долларов долга, сами себе присваивают кредитный рейтинг AAA.
(Из выступления одного глупого телеведущего)
К началу лета Маша почти совсем оправилась от рецидива старой травмы, а Таня по секрету сообщила всей своей немаленькой семье, что беременна. После этого Босс решил, что «гулять — так гулять», и благословил всех своих бойцов на женитьбу. Но только, как и полагается, по осени.
«Это ж сколько мне надо домов до зимы поднять? Мамма мия!»
Получалось, минимум, десять! План, конечно, был жёсткий, но вполне реальный. Размышления о том, как бы ещё больше подстегнуть сверхударную стройку и заманить сюда ещё и женатых строителей, привели к решению, которое впоследствии, всего через год, назовут самым великим делом Хозяина. Правда, этого Ваня пока не знал.
— Девочки, я вот подумал: а если этих ребят за деньги нанять?
Таня недоумённо подняла брови.
— Золото?
Маша фыркнула.
— Скажешь тоже! Серебро?
— Ээээ… Я, вообще-то, думал о медных копейках.
Копеек Ваня наштамповал много. Лужин-старший из собранной Олегом меди наковал кучу тонких пластинок, из которых пресс-формы вырубали готовые монетки. Небольшие, но очень аккуратные, с очень чётким тиснением.
— Золото и серебро — это как-то жирно будет. Копейка в день за работу. Нормально.
Женщины переглянулись, а Ваня почувствовал себя старым евреем из шести семей.
«А что, это вариант! Я же не бумажные доллары печатать буду, а твёрдую монету штамповать!»
— Помаленьку, потихоньку. Не сразу, ласково, с уговорами, введём валюту. За фальшивку — смерть. За чужие монеты — смерть. А через десять лет никто и представить себе не сможет, что может быть по-другому. Ну как?
Таня была очень серьёзна и о чём-то напряжённо размышляла.
— Ja! — В минуты волнения она всегда начинала говорить по-немецки. — Это самый лучший вариант. Торговать тем, чего нет. Но тебе, мой милый, потребуются авианосцы.
Иван припомнил, как вчера к нему в резервисты просились два «бирюка».
— Будут вам авианосцы.
Всю весну Игорь провёл на стройке — таскал камень, месил глину и стругал брёвна. А стройки тут были капитальные, не чета тем глинобитным домикам, что они сооружали у себя, на севере.
Здесь, в пустой и голой степи, царил камень. Хозяин не жалел никаких сил и средств на его перевозку с гор. Лукин, ради интереса, пробежался во второй посёлок и после долго пытался понять — где же ему нравится больше? Предпочтений не было.
Да и, честно говоря, у него вообще ничего за душой не было. Ни кола ни двора. Нравилась ему одна девушка из канадских, но её спрятала от «этого русского» община, а среди своих женщин ни одна на душу не легла.
«Вот такие дела! Как там моя Джесс?»
Парень встряхнулся и приладил на известковый раствор очередной блок песчаника. Дом для тёзки-дружинника вырастал на глазах.
Если бы Лукину кто-нибудь сказал, что всё это время его ни на секунду не выпускали из виду, докладывая о каждом его шаге лично Ивану, то он сильно бы удивился. Никто и никогда не говорил ему, что делать и куда идти. Парень был абсолютно свободен, предоставлен самому себе — Ваня не велел ничего скрывать. Любопытный прапорщик облазил все окрестности, перезнакомился с местными жителями и вник в хозяйственное и политическое устройство крымчан. Ему даже дали внимательно изучить атласы и карты. Никто не скрывал ничего.
— Игорь, надо бы сходить, Аудрюса проведать.
Маляренко пристально посмотрел на собеседника. На самом деле идти никуда не хотелось. Хотелось сидеть дома, заниматься хозяйством и баловать своих женщин. И возиться с дочкой. И с Бимом надо бы прогуляться. На охоту. И вообще — устроить сафари подальше в степь. И…
«Так. Стоп! Ещё немного, и ты опять куда-нибудь не по теме свалишь. Дурная голова ногам покоя не даёт!»
— Да и лето не за горами. Ты обещал к своим дорогу показать. Помнишь? — Голос Маляренко был полон мёда.
Лукин незаметно поёжился. Босс, несмотря ни на что, ему НЕ НРАВИЛСЯ. Вести его к СВОИМ не хотелось. Пусть Спиридонов и остальные не были ему закадычными друзьями, но он как-то привык их считать своими. А Замок — своим настоящим домом, из которого он просто на время уехал.
— Помню. — Лукин на всякий случай припомнил и про имевшийся у ребят огнестрел и повеселел. — Покажу.