На полпути назад он встретил Юрия, вышедшего из рощи с лопатой наперевес. За ним в полуобморочном состоянии шла Алина. Увидев мужа, женщина разрыдалась. Иван, наплевав на свой внешний вид, обнял жену и ласково шепнул на ушко:
— Может, в Ваньку?
Как оказалось, баня была не только растоплена, но и занята. Оценив состояние Николая, Звонарев велел бабам в темпе нагреть воды и спровадил туда подавленного вождя. Следом нырнула Ольга, так что мылся Коля долго. До тех пор пока обозленная Алина внаглую их оттуда не выперла.
Мясная похлебка, приправленная душистыми травками, была чудо как хороша! Свежевымытый Иван с удовольствием навернул полкотелка. Организм, после такой встряски, подумал и потребовал еще. Иван со своим организмом согласился и попросил добавки. Алина встрепенулась. Ее любимый защитник хотел есть!
Алине всегда нравилось кормить своих любимых мужчин. Сначала это был папа, которому маленькая Алечка, вместо улыбающейся мамы, наливала суп. Потом это был муж, погибший через год после свадьбы, потом, случалось, она кормила Лешу. Больше всего ей нравилось смотреть, как ест ее Ванечка. Всегда молча. Всегда неторопливо. Всегда глядя в невидимую точку где-то за горизонтом. Почему-то от этого вида у нее по спине бежали мурашки, а сердце начинало стучать в два раза сильнее.
— Ну что, дорогой, — Ваня пристально посмотрел на друга. — Очухался?
Коля кивнул, проводив взглядом последнюю женщину, за столом остались только мужчины.
— А Юрка где?
— За Машей отправил, думаю — не скоро вернется.
Мужики понимающе усмехнулись.
— Доходяги копают. А этот, умник, связанный так там и валяется. Велел его не трогать. Потолковать с ним хочу. Занятный чувачок. Веришь-нет, нутром чую — что-то тут не то. Не все так просто.
Николай закрыл глаза и задумался. Над столом повисла тишина. Вождь мыслил.
— Второй раз спасибо тебе говорю, Иван Андреевич, — офицер открыл глаза. — За то, что не дал вконец озвереть. Прости, что взбеленился, что бросил вас там и ушел.
Коля неловко, не глядя ни на кого, выбрался из-за стола и на полном серьезе в пояс поклонился Ивану.
У Маляренко от неожиданности чуть челюсть на стол не упала. Такой патетики от Николая он никак не ожидал. В «офисе» повисла гробовая тишина.
— Кхмм! — Звонарев громко прокашлялся. — Я так думаю, что победу стоит отметить.
На столе сама собой материализовалась пузатая бутылка коньяка. Все выпучили глаза.
— Откуда, Геннадьич?
— Ермаковская заначка. Последняя.
— Никогда коньяк не пробовал.
— Цыц, молодой!
— Оляяя! Рюмки!
— Ну что, мужики, за победу!
— А насчет твоего «чую»… Знаешь, Ваня, твое чутье нас ни разу не подводило. Сходи — пообщайся. Может, интересного что узнаешь. — С выпитого Колю повело. — Может, и пригодится нам хмырь этот. Только вот никак не пойму, для чего он нам нужен?
Иван задумался. Коньячные пары немного шумели в голове и не давали собраться в кучку мыслям.
— Ты меня уважаешь?
Коля от удивления аж икнул.
— Ты со стакана напиться умудрился, друг мой?
— А Ермакова? Уважаешь? — В глазах Ивана не было ни капли хмеля.
Вождь подобрался и согнал расслабленную улыбку с лица. Разговор, судя по всему, намечался серьезный.
— Да.
— А знаешь, что мне в самый-самый мой первый день здесь дядя Паша сказал?
— ?..
— «Не суди, да не судим будешь». И запомнил я это очень хорошо. Помнишь, что девка рассказывала? Ни еды, ни воды, ни огня. Вообще ничего нет! Я сейчас думаю, а что бы делал на их месте я? А ты? Не думал об этом?
— Даже думать не хочу! По-любому надо человеком оставаться!
— Слова, слова… Ты же видел всю их верхушку. Я б не сказал, что они сильно упитанные. Тоже ведь тощие. Я не оправдываю их. Я понять хочу.
Маляренко помолчал. За столом они остались вдвоем.
— Чем больше думаю об этом, тем больше боюсь. Не знаю, в кого бы я превратился. За свою жизнь я бы еще круче локтями толкался.
Хотя солнце припекало, и пить хотелось очень сильно, Романов очнулся не из-за жары и не от жажды. Какая-то мелкая многоногая тварь шастала по его лицу, пытаясь забраться в нос. Володя заорал, громко чихнул, открыл глаза и принялся вертеться. Встать почему-то никак не получалось.
— Че, тварь, допрыгался? — Сидевшие неподалеку на свежем холмике «бомжи» злобно щерились. — Вон, за тобой уже идут. Сейчас тебя кончать будут.
Володя замер. Связанных за спиной рук он уже не чувствовал. Ног тоже. Презрительно отвернувшись от могильщиков, он смотрел на приближающегося мужика.
«Тот самый. С дубиной. Конец. Блин, ну что за тупость? Почему так?» Было страшно. Очень-очень страшно.
«Да пошло оно все! Скулежа моего они не дождутся». — Романов подумал о маме, расслабился, завалился на спину и, улыбаясь, стал ждать смерти. Впервые в этом новом мире он видел в небе облака.
— Так. Вы. Оба. Лопату оставьте здесь. Все барахло, что собрали, — вяжите в узлы.
Властный голос стоящего прямо над Романовым мужчины разом сбил все умиротворенное настроение — захотелось еще покоптить небо, побарахтаться и поцарапаться за свою жизнь. Володя поднял взгляд — мужик повернулся к «бомжам» и на лежащего у его ног Романова не обращал никакого внимания.
— Вот нож, за него головой отвечаете. Вот снасть на рыбу. Вот зажигалка. Берете шмотки, обувку и топайте обратно до ручья. Потом по течению — до моря. Ясно? Не слышу!
Дальше. Живете там две недели. Никуда не уходите. Мяса подкинем. Подойдете раньше этого срока к поселку — убьем. Карантин у вас будет. Чего вылупились? Киздуйте на хрен, пока я добрый! Стоп! Погодите. Всю одежду и всю обувь выстирать! Самим вымыться! Песочком друг друга потрете. Ясно? Алга! [7]
Мужик наклонился над Романовым и одним рывком усадил его на пятую точку, а сам устроился напротив, усевшись по-турецки и с интересом разглядывая пленника. Пленник, в свою очередь, с интересом разглядывал этого сумасшедшего мужика. Игра в гляделки пополам с молчанкой продолжалась минут десять. Володя улыбнулся, мужик ему понравился — спокойный, уверенный в себе человек. Способный принимать решения и нести за них ответственность. В нынешней жизни такие люди Владимиру встречались нечасто. У бывшего члена правления глаз был наметанный, и своего визави он просчитал почти сразу.
— Развяжешь?
— А нужно?
— Таки ты из этих?