Невысокий, но очень плотный, почти квадратный на вид, Лу являлся главным помощником Папы Джезе в оперативных делах, выполняя для архиепископа примерно те же поручения, что Каори для Ахо. Он слыл умелым бойцом и отличным тактиком, досконально просчитывающим каждую операцию, хотя и несколько горячим парнем. Сейчас Мендес не обвинял мамбо в некомпетентности или глупости, просто хотел услышать объяснения.
– Я сделала это специально.
– Это я понимаю. Но оправдан ли риск?
– Мы держим Дорадо на очень коротком поводке, но идеальных ситуаций не бывает, – спокойно ответила Каори. – Вим хитер и умен, не сомневаюсь, что он ищет способ избавиться от опеки, а потому самоуверенность способна сыграть с нами злую шутку. Поняв, что его обложили со всех сторон, Дорадо может отыскать неожиданный, нестандартный ход, который поставит нас в тупик. Он на это способен. Поэтому я и ослабляю поводок, даю ему возможность действовать предсказуемо. Это позволит Дорадо не искать слишком умные решения, а нам – не расслабляться.
– Хитро.
– Наша гостья любит рисковать, – улыбнулся Ош.
– У прижатых к стене воинов два пути: биться до последнего или сдаться. Дорадо пойдет по первому. И мы должны постоянно помнить об этом.
– То есть, ослабив контроль, вы не его напрягли, а нас?
– Совершенно верно, – кивнула Каори. – Я начала операцию в Мюнхене, продолжила во Франкфурте и до сих пор не добилась успеха. В Москве все должно пройти как надо. А для этого мне нужно, чтобы все мы действовали предельно внимательно.
– Все будет о’кей, – пообещала молчавшая до сих пор Леди Пустышка.
Эта мамбо тоже приехала из Франкфурта. Статная, полногрудая, с длинными светлыми волосами, которые она предпочитала не собирать в узел, а лишь перехватывать кожаным ремешком. Пустышка славилась и боевыми навыками, и любвеобильностью: слухи о том, что она переспала со всеми европейскими хунганами, ходили даже по Новому Орлеану. А взгляды, которые Леди изредка бросала на Каори, показывали, что она видит в пришлой мамбо соперницу.
«В борьбе за сердце Папы Джезе?»
– К сожалению, мы до сих пор не знаем, с кем именно связывался Дорадо из номера отеля… – задумчиво протянул Тула.
* * *
анклав: Франкфурт
территория: Palmenviertel
собор Святого Мботы
если вы хотите чего-то добиться – научитесь
делать правильные выводы
Он был еще очень слаб, могучий организм с трудом преодолевал последствия ранения, он соврал, что работает, но… Но теперь Папа Джезе не мог позволить себе бездействовать. Каори, его глупой, взбалмошной Каори, срочно требовалась помощь, а потому архиепископ, несмотря на запреты врачей, накачался стимуляторами и принялся просматривать информацию, относящуюся к мюнхенскому делу.
А посмотреть было на что.
За последние сутки осведомители из баварского Европола засыпали вудуистов огромным количеством сообщений. Были среди них копии отчетов об обыске квартир Дорадо, и конспиративной, и основной, были разрозненные сведения об операции в Северных Альпах. И, наконец, были кое-какие сведения о сервере dd.
Несмотря на то что информация по базе нейкистов была полностью засекречена, Джезе узнал некоторые подробности операции – привет службе собственной безопасности Европола! – и отметил, что одному из менеджеров dd удалось уйти. Пятнадцать рабочих мест – четырнадцать трупов. Версию о том, что кто-то из работников сервера взял больничный, Джезе отмел сразу. Оставался один вариант – пятнадцатый нейкист спасся.
Архиепископ отодвинул подвешенный над кроватью коммуникатор, опустился на подушки, подложил под голову руки и задумался, уставившись в потолок.
Дано: перевертыш.
Жизнь Вима Дорадо состояла из двух частей: законопослушный музыкант и лихой dd. Последние десять лет все свои темные делишки Дорадо проворачивал только через сервер наемников и тщательно соблюдал конспирацию. Он не был связан с преступным миром Мюнхена или Франкфурта. Изредка общался с барыгами, но это не в счет. Одиночка. Вот и получается, что единственная его надежная связь – все те же нейкисты. Они в деле. Они серьезно пострадали от арабов, и они злы. Им не надо ничего объяснять. Им надо только указать цель, и они с радостью продолжат мстить за погибших братьев. А Дорадо может указать цель.
Джезе хорошо чувствовал свой организм и понимал, что действие стимуляторов вот-вот закончится, а потому немедленно вызвал к себе помощника.
– Арабы, как я понял, берегут вещи Дорадо?
– До них не добраться, – покачал головой хунган. – К тому же никто из наших осведомителей не знает, куда их спрятали.
– А вещи из логова нейкистов?
– Не уточнял.
Шум в голове нарастал, веки закрывались сами собой. Архиепископ из последних сил боролся со сном, но он должен был отдать приказ до того, как отключится:
– Свяжись с осведомителями, предлагай любые деньги, но пусть они достанут что-нибудь из вещей нейкиста, который ушел от Европола. – Папа Джезе закрыл глаза и едва слышно закончил: – Проснувшись, я хочу услышать хорошие новости.
* * *
анклав: Москва
территория: Болото
деловой центр «Баку»
к победе ведет упорство
«Поэтесса не имела возможности прикоснуться к тайнам, а потому ее картина мира не полна. Верна, но не полна. У нас есть уникальная возможность дополнить Учение, узнать подноготную необъяснимого и соединить его с Цифрой. Если вещи, которые Поэтесса считала сказками, действительно реальны, мы обогатим Учение и закончим работу Поэтессы!»
«Хочешь стать пророком?»
«Я думаю только об Учении. Об эпохе Цифры. О нашей эпохе!»
«Она приближается с каждым днем».
«Но не наступает!»
«Уже наступила».
«Власть Цифры велика, но не безгранична. Мы все еще недостаточно сильны, чтобы объявить этот мир нашим».
«Это произойдет само собой».
«Ничто на этом свете не происходит само собой. Это закон, который будет действовать даже в эпоху Цифры».
«Она уже наступила!»
«Вы спорите не о том».
«Сорок Два отвергает основные постулаты!»
«Он сомневается в них».
«Я не сомневаюсь в том, что эпоха Цифры наступит. Но я верю, что прежде мы должны узнать как можно больше о мире прошлого. Мы обязаны узнать все его тайны!»
Его убежденность пронзала сетевые соединения и достигала душ собеседников. Его вера не вызывала сомнений. Все, что он узнает, он использует на благо Цифры. Он был таким же, как все они, он был нейкистом. И в его словах был смысл.