— Я думала, что больше не увижу тебя, — проговорила она. — Представляешь, два вечера тебя не видеть!
— Неужто ты из-за меня плачешь? — удивился Пирогов. — Надо же. Вот теперь и умереть не жалко.
— Только посмей, — сказала Таня, гоня с зареванного лица счастливую улыбку.
— Зато у меня было много времени на размышления, — заметил Пирогов. — Я даже сочинил кое-какие объяснения нашим чудесам. Фантастика, разумеется.
— Не нужны мне твои объяснения, — заявила Таня. — От тебя ничего нельзя ждать, кроме всяких глупых объяснений! Что тут объяснять? Ты хочешь увидеть меня. Я хочу увидеть тебя. Как только наши желания совпадают, ты нежданно-негаданно переносишься ко мне в комнату.
— Ну, примерно. Хотя почему бы тебе не перенестись ко мне в гости?
— Ты же не хочешь этого. И я тоже! Очень нужно мне твое дырявое корыто!
— Вот что я надумал. Природой не зря созданы отдельно мужчины и женщины. Какую-то цель она этим непременно преследовала — она же ничего не делает зря. Должно из соединения двух половинок возникнуть новое качество.
— Ребенок, — хмыкнула Таня.
— Подожди, не перебивай. Все возлюбленные в идеале обязаны подходить друг дружке. Но не всегда так получается, хотя и недаром подмечено, что хорошие супруги понимают один другого с полуслова. Точнее, это почти всегда не удается, потому что вероятность счастливого совпадения исчезающе мала, идеальные пары разбросаны в пространстве и во времени. Но если уж они встретятся, то и начинаются настоящие чудеса. Это самое новое качество.
— Как много ты говоришь! — возмутилась Таня. — Просто ужас.
— И ты можешь не любить меня, можешь ненавидеть, можешь гнать меня прочь, но мы с тобой и есть то идеальное совпадение, тот единственный шанс на миллиард миллиардов, ради которого природа и затеяла древний эксперимент с Адамом и Евой. И если ты снова бросишь меня, то пойдешь наперекор самой природе, а это к добру не приведет.
— Вздор, — тряхнула головой Таня. — Что за идеализм? Значит, ничто никогда не сможет разлучить нас с тобой, счастливую идеальную парочку? Никакие силы?
— Думаю, что никакие… если выживу.
Таня снова засмеялась.
— Представь, я все это сама отлично знаю, — объявила она. — И даже лучше тебя. Поэтому одна только я во всем мире могу спасти тебя.
— Ну, это не открытие, — вставил Пирогов.
— Не шути, пожалуйста. Хочешь, спасу?
— Чтобы потом погубить на Земле?
— Поглядим на твое поведение.
— Я же люблю тебя. И никому не отдам. Я тебе уже сто раз об этом говорил.
Таня перестала улыбаться.
— Говорил, говорил, — промолвила она со вздохом. — Не обращай внимания. Мне просто страшно. Я до смерти боюсь, что ничего не выйдет. Это же всамделишные чудеса, небывальщина.
— О чем ты?
— Понимаешь… Все это время мы с тобой хотели не так много — только повидаться. Но я всегда хотела чуточку большего: чтобы ты, живой и здоровый, очутился в моей комнате. И ты действительно переносился в нее. Ты был здесь, сидел на моем грассе.
— Вот уж это вздор так вздор! — не утерпел Пирогов. — Я ни на миг не покидал этого чертова приборного отсека!
— Да уж, конечно! Просто ты никак не желал поверить в то, что это возможно, по причине своей идиотской трезвости мышления. И потому не мог вырваться из стен этого самого… отсека. Наши миры все же совмещались, но не проникали один в другой. Ты, ты мешал.
— И что же дальше?
— Всего-навсего надо поверить в реальность происходящего. Поверить мне, самому себе поверить. Только изо всех сил, по-настоящему, слышишь? В этом твое спасение.
Пирогов приподнялся на локте.
— Я очень хочу верить, — сказал он. — Очень сильно хочу. Но это… непросто.
— Знаю, — промолвила Таня. — И все-таки ты должен поверить. Ты же говорил, что любишь меня! Так захоти сейчас одного, захоти сильнее всего на свете, захоти так сильно, как никогда ничего не хотел, только одного лишь: войти в мою комнату!
— Н-ну… — промямлил Пирогов.
— Вот моя рука, видишь? Я хочу, чтобы ты ее коснулся. А ты хочешь этого?
— Танька…
— Ну же, вот она!
Пирогов побледнел и прикусил губу, неотрывно глядя на Таню, которая, напротив, изо всех сил зажмурилась. Он почувствовал, как струйки пота скользнули по вискам. Потом наступила тишина, какой еще не случалось в этой комнате. Стало слышно, как за стеной бабушка Поля разговаривает по видеофону с подругой.
Пирогов медленно опустил руку на пол приборного отсека своего планетолета. И ощутил пушистую поверхность грасса.
Он застыл, не в силах пошевелиться, боясь утратить это зыбкое ощущение, а с ним навсегда потерять и без того слабую веру в творящееся чудо. И тогда Танина рука пришла в движение. Она вслепую шарила по грассу, пядь за пядью приближаясь к сведенным судорогой пальцам Пирогова.
Пирогов перестал дышать.
Маленькая женская ладошка осторожно легла на тяжелую мужскую руку, дрогнула в инстинктивном порыве отдернуться, но вместо этого тонкие мягкие пальцы с силой сомкнулись на широком запястье.
— И не смей больше исчезать, — прошептала Таня. — Никогда, слышишь?
На далекой, очень похожей на Землю планете в глухом заповедном лесу посреди поляны стоит космический корабль. Обычный грузовик, каких тысячи. Бремя ничего не может с ним поделать, да и люди, частые гости в этих местах, не оставляют его своим вниманием. Должно быть, он простоит очень долго, и лучшего памятника не придумать.
Гравитационные воронки — не такая уж и редкость в Галактике. И вообще пространство-время при ближайшем знакомстве оказалось способным на такие штучки, каких никто от него не ждал. По крайней мере, до момента выхода человечества на межзвездные трассы. Обычно штучки эти доставляют мало удовольствия тем, кто с ними сталкивается, и гравитационные воронки отнюдь не исключение. Но с издержками подобного рода приходится мириться, раз уж никуда от них не деться. Хочешь в мгновение ока перелететь от одной звезды до другой — пожалуйста! Но не забудь при этом повертеть головой по сторонам. Не без помощи приборов, разумеется… И уж в первую очередь всевозможно остерегайся гравитационных воронок!
Панин был обычным драйвером из Корпуса астронавтов, звездоходом, как они там себя называли. Никакими личными достоинствами исключительного характера отроду не блистал, хотя, пожалуй, не задумывался над этим. Он просто считал себя невезучим, но, будучи человеком сдержанным и склонным к трезвой самооценке, находил в себе достаточно сил с этим печальным обстоятельством мириться. Не везет — ну что же теперь, вешаться?. Когда перед ним забрезжил тусклый лучик надежды вырваться из осточертелых каботажных рейсов, он подумал было, что не все еще потеряно, хотя и заранее подготовил себя к худшему. Он всегда так поступал: если готовишься к гадости и нарвешься на гадость, то, по крайней мере, она не застает тебя врасплох. А если не нарвешься — значит, приятный сюрприз.