Сейчас он лишился последнего приложения своих способностей.
Это обстоятельство слегка обеспокоило Панина. Он помнил еще из курса психологии, пройденного в молодости вкупе с астронавигацией, гравитационной физикой и прочими премудростями, что безделие чревато душевными расстройствами. А сходить с ума, подобно бедолаге когитру, ему вовсе не улыбалось. Но возникшая проблема не относилась к разряду первостепенных, и Панин отложил ее решение на потом. В конце концов, у него была прорва времени впереди, чтобы выдумать себе хобби.
Разобравшись с делами и поставив перед собой вполне конкретную задачу на все обозримое будущее, Панин… Как вы думаете, что он сделал? Улегся спать!
Спал он крепко, без снов. Кошмары его отродясь не мучили, так с какой же стати ему изменять привычкам?
Любопытно, что вписаться в двадцативосьмичасовой суточный цикл Царицы Савской ему не составило труда: он даже не задумался над этим.
Наутро Панин влез в скафандр и совершил первую дальнюю вылазку- до ближайших деревьев. Вродекоты его не атаковали, и он подумал даже, что, вполне возможно, их пресловутая агрессивность сильно преувеличена. Добравшись до края поляны, куда уже подступали молодые деревца, он остановился, откинул забрало и сделал несколько быстрых неглубоких вдохов. Под шлем ворвались крутые, резкие запахи- разило падалью, взрытой землей, еще чем-то непонятным… Слегка закружилась голова, и Панин прервал сеанс адаптации. Придя в себя, достал из-за пояса мачете и нарубил целый ворох зеленой массы для пищеблока.
А на обратном пути на него налетели вродекоты.
Панин растерял всю зелень, растерялся и сам. Звери бестолково катали и валяли его по траве, кусая куда ни попадя и норовя ухватить за горло. На четвереньках, волоча повисшего на плечах вродекота, Панин подобрал мачете и стал отмахиваться. Здоровущий пучеглазый квазифелис, исходя злобой пополам с пеной, хрипел и грыз голубоватое лезвие, мигом располосовавшее пасть, захлебывался собственной кровью, густой, темно-бурой… Потом завертелся волчком, мотая изувеченной мордой. Остальные на миг забыли о Панине и набросились на истекающего кровью собрата. Пока они рвали того на куски, Панин сгреб сколько успел зелени и драпанул на блимп во все лопатки. Едва только перепонка люка сомкнулась за ним, как грязно-серая живая торпеда врезалась в нее, бешено рыча и лязгая клыками…
Не снимая скафандра, Панин прошел под лучевой душ, смыл с брони, исцарапанной алмазными когтищами, слюну, кровь и лохмы шерсти. Потом вернулся в тамбур за зеленью, молча, как автомат, пустил ее на обеззараживание, прополоскал и загрузил в пищеблок. Тот слопал зелень за милую душу. В меню этого своего второго на Царице Савской дня Панин увидел харчо, бастурму и бахмаро. Унылым голосом затребовал и получил чай, тоже отчего-то грузинский. Все предложенное съел, но настроение исправляться отказывалось. Скинул с себя все к дьяволу, уселся в позу лотоса и только так успокоился.
В багажном отделении, куда со скуки заглянул Панин под вечер, обнаружились две посылки на Меркаб. В одной, судя по индексу, хранилось нечто экзотическое, но съедобное. Другая содержала кристаллограммы книг по биологии. Панин пробежал глазами по оглавлениям:
«Проблемы футурогенетики и прикладной евгеники»… «Двухсотлетие Всемирного конгресса биобихевиористов. Изложение докладов»… «Популярная ксенопсихология»…
Ничего развлекательного, разгоняющего уныние не обнаружилось. Поразмыслив, Панин вскрыл посылку и добыл оттуда наугад один кристаллик в керамитовой оправе. Вернувшись в кабину, устроился поудобнее в кресле, надел «диадему» — аппарат для считывания кристаллограмм и приступил к познавательному отдыху.
Через пару минут его потянуло в сон, хотя ему была продемонстрирована популярная брошюра некоего У. Уолдо «Брат драконам, спутник совам», про то, как упомянутый У. Уолдо приручал гиен. Судя по вступительному слову, гиены и впрямь оказались покладистыми созданиями, несмотря на мерзкую внешность и дурную репутацию. Тщанием У. Уолдо они были готовы танцевать на задних лапах, лизать в розовые чушки детишек автора брошюры и чуть ли не жрать морковку заместо падали в знак любви ко всему человеческому роду. «Ну и бодяга», — подумал Панин, однако же дочитал до конца.
Ночью он сидел без света перед экраном внешнего обзора и вглядывался в черные силуэты деревьев на фоне густо-синего неба. Там, в лесу, перекликались странными мяукающими голосами ночные птицы, изредка кто-то хрипел удавленником, хрустел галечник под чьими-то тяжелыми лапами и прыгали светящиеся красным и зеленым точки — не то светляки, не то глаза неугомонных, не оставляющих надежды задрать Панина вродекотов…
Дни были похожи один на другой, как бесконечная череда близнецов. Панин просыпался, приводил себя в порядок, потреблял предложенный пищеблоком завтрак — к счастью, меню не страдало однообразием благодаря встроенному в агрегат генератору случайных чисел. Сырьем для пищеблока служила свежая зелень снаружи, а концентраты из неприкосновенного запаса, прихваченные с галактической базы, как им и положено, оставались в неприкосновенности: Панин берег их на какой ни то непредвиденный случай. Во всяком случае, ресурсов для системы жизнеобеспечения у него было в достатке — вода и воздух исправно регенерировались. Но и здесь необходима была страховка, поэтому следующим пунктом распорядка дня был обязательный выход на поверхность Царицы Савской, сеанс адаптации к ее воздуху и заодно сбор биомассы. С каждым сеансом голова у Панина кружилась все меньше, запахи уже не так оскорбляли его обоняние, и он мало-помалу становился «двоякодышащим», то есть равно способным обитать в газовых средах двух планет. Первое время он бдительно контролировал самочувствие, но на здоровье адаптация не отражалась ничем, кроме некоторого учащения пульса… Затем следовали обед и проверка систем корабля. Панин надеялся, что ему удастся наладить связь, но «харакири» отработало на совесть, все межэлементные коммуникации были разрушены, дабы восстановить их никогда не смогли бы и самые изощренные специалисты зловредных галактических сил, не то что заурядный драйвер. Ближе к вечеру Панин накрывал блимп и участок полянки площадью приблизительно в гектар изолирующим полем, вытаскивал наружу раскладное кресло, усаживался поудобнее и со злорадным любопытством, будто зритель в театре, наблюдал, как разъяренные до предела, взъерошенные, с налитыми кровью глазами и мордами в пене вродекоты бросаются на невидимую преграду, во что бы то ни стало желая достать ненавистного врага.
Как-то ему повезло, хотя это и не очень подходящее слово, стать свидетелем охоты вродекотов на крупную дичь. Из леса понуро выбрел чудовищный, с панинский блимп, лохматый с проплешинами зверь, весь в каких-то мясистых наростах, буграх, рогах и беспорядочно разбросанных по бокам панцирных пластинах, жуя на ходу охапку листьев капустного дерева. Уперся тяжелой башкой в изолирующее поле, ни черта не разобрал, но сворачивать не захотел. Приналег — Панин кожей почувствовал, как поле прогнулось, схватился за притороченный к поясу фогратор, но поле не подвело. Пока зверь трудно соображал, как поступить далее, из-за стволов серым потоком нахлынули квазифелисы и молча, без подготовки, деловито стали резать его в лоскуты своими жуткими клыками. Гигант, как Панину показалось, даже и не заметил, как умер, потому что и головой не повел в сторону нападавших. Вот только что стояла, уперевшись лбищем в незримый барьер, гора мяса и шерсти — и нет ее, а на ее месте лишь костяк в бурых ошметках да лужа крови… Разделав тушу, вродекоты поплясали вокруг Панина, ничего не добились и неожиданно брызнули врассыпную, а на падаль откуда-то, чуть ли не из-под земли, стали собираться мелкие, похожие на крыс могильщики.