— Еще один вопрос, — сказал Костя. — Так, из праздного любопытства… А какое место в вашей гипотезе отведено красным пчелам? Которых мало и которые не роятся?
Ксенолог бледно улыбнулся:
— Честное слово, не знаю, как их туда вогнать.
Корабль надсадно выл. Этот доисторический вой, то стихавший, то снова набиравший мощь, мог быть услышан за десятки километров. В пустыне, где самым громким звуком до сей поры был шорох песка, он разносился, должно быть, до границ материка.
— Что сказано в отчетах Фроста? — спросил Кратов. — Может быть, пчелы не только слепые в наших границах спектра, но еще и глухие?
— Со слухом у них нормально, — досадливо поморщился Варданов. — Но вы правы, это безнадежно. Скорее мы сами сойдем с ума от этих иерихонских труб, чем они испугаются…
Корабль стонал, будто раненый великан. Осаждавшие его полчища, поначалу словно бы в изумлении отпрянувшие, — что дало повод к взрыву ликования на центральном посту, — быстро опомнились и впредь на акустические удары никак не реагировали. По-прежнему сплошной красный лишайник наползал на корабельную броню и, не умея там закрепиться, откатывал назад. И по-прежнему надо всем творящимся водил нескончаемую круговерть злокозненный серый Рой.
— Во всяком случае, Маони нас услышит, — заметил Костя.
— Если он жив… Вопрос еще, как он наши вопли воспримет. Как сигнал о том, что мы тоже покуда живы, или как призыв немедленно вернуться?
— Боюсь, что я на его месте думал бы только о втором.
— Тогда нас ожидают новые испытания, драйвер. Мы вынуждены будем прибегнуть к оружию, чтобы расчистить проход для Гвидо. Или отключить все внешние раздражители, с головами залезть под подушки и трусливо выждать, когда снаружи все закончится естественным образом.
— А если попробовать развернуть над кораблем купол изолирующего поля? Во-первых, мы оттесним Рой, а во-вторых, можем попытаться сформировать туннель…
— Неплохая мысль, — безразлично сказал Варданов. — Попробуйте.
— Когитр! — позвал Костя.
— Бортовой когитр слушает.
— Полную защиту на корабль!
— Понятно. Активизирую генераторы защитного поля.
— Ну?!
— Не выполнено, — сказал когитр смущенно. — Генераторы работают. Но купол не формируется. Что-то мешает.
— Что, что тебе мешает?!
— Не могу определить. Помехи неустановленной природы. Поле разрушается прямо над кораблем.
— Как я и ждал, — промолвил Варданов. — Такой силище ничего не стоит целую планету передвинуть с орбиты на орбиту. Черта ли ей в нашем изолирующем поле?.. Мне страшно думать о том, что происходит сейчас. Но еще страшнее вообразить, что МОГЛО БЫ произойти. Ведь не разори вы тот злополучный улей, на галактической базе уже лежали бы наши отчеты вкупе с общим заключением о пригодности планеты к колонизации. И на Псамму обрушились бы колонисты. Затеяли бы строить города, насаждать оазисы среди песков, грести из недр минералы и воду. И по необходимости без оглядки уничтожать всяких там равноногов да шипоносов. В конце концов очередь неизбежно дошла бы и до пчелиных ульев. И тогда здесь развернулся бы Армагеддон.
— Планета схватила нас за шиворот в последнюю минуту, — уныло покачал головой Кратов. — Да еще как схватила… И мы сидим теперь сирые и голые. И ждем хоть какого-то конца.
— Маони должен быть уже близко, — сказал Варданов.
Костя с усилием провел ладонями по лицу.
— Что, что мы еще можем сделать? — спросил он. — Думайте, прошу вас. Вы же старше и умнее!
— Вы станете стрелять в Рой из фогратора? — усмехнулся Варданов.
— Нет, нет, я же говорил… Вы плохо придумали. Думайте еще!
— У нас больше нет вариантов. — Ксенолог встал. — Вы — драйвер. Это ваш корабль. Он снабжен бортовыми фограторами. Решайте сами. А я вам больше не советчик и не помощник. Я ухожу. — Он усмехнулся. — Прятать голову под подушку.
— Почему я должен решать? — зло спросил Кратов. — Это ВАША ошибка. Это вы не узнали Чужой Разум. Вы и отвечайте!
— Разумеется, — сказал Варданов. — Вне всяких сомнений. Отвечать за все буду именно я, исключительно я и единственно я… Когда пойдете к себе, не сочтите за труд навестить и меня. Я должен вам кое-что показать.
Он ушел.
Костя сидел скорчившись в кресле, зажмурившись и сцепив зубы. Он медленно стиснул кулаки и прижал их к ушам. Больше всего он боялся сейчас увидеть на экране далекие очертания «гоанны» или услышать в динамиках тревожный голос Маони.
Лишь бы ничего не происходило. Ничего — и чем дольше, тем лучше…
«Он оставил меня одного. Но он совершенно уверен, что спустя какое-то время я тоже смалодушничаю, сдамся и последую за ним. А в награду он продемонстрирует мне нечто по его мнению важное. Поделится еще каким-нибудь бесценным на его взгляд знанием. А потом мы заточим себя в собственных кельях, отныне не имея сил видеть друг друга… Между тем, как Рой будет травить Маони сворой клешнястых краснопанцирных псов… Но малодушие ли это? И что важнее — одна-единственная человеческая жизнь или репутация всего человечества в глазах этого самого Роя? В мириадах самоцветных фасеточных глаз?.. Варданов сделал свой выбор. А я?! Что важнее лично для меня, простого драйвера, не обремененного жизненным опытом, не укрепившегося по молодости ни в убеждениях, ни в заблуждениях? И даже не связанного никакими инструкциями и Кодексами? Может быть, истинное мужество именно в том и состоит, чтобы подняться и уйти подальше от соблазнов разрубить все наличные гордиевы узлы мечом… или, что, в общем, то же самое, фогратором. А поддаться соблазну, ухватиться за фогратор и пустить его в ход — как раз самое постыдное малодушие… Так, что ли, диктуют нам человеческие зрелость и мудрость? А если мне одинаково отвратительны оба выхода из этого тупика, как тогда быть?!»
«Костя, — сказал Фрост. — Хорошо, что я тебя застал. А не пора ли вам улетать?» «Улетать? Ни в коем случае! Мы будем сидеть и ждать возвращения Гвидо». «Не надо ждать. Забудьте о нем. Улетайте. Что вам здесь делать? Скука: песок да колючка. Возьмем, к примеру, меня. Я на следующей декаде хотел отправиться в систему Черный Парус. Ну да теперь уж, видно, не получится…» «Курт, это ты?! Откуда ты взялся? Почему ты здесь? Ведь тебя же…» «Ты знаешь, зачем я пришел? Забрать твой фогратор. Он тебе ни к чему, звездоход». «Думаешь, ни к чему?» «И ты тоже так думаешь. Ты же научился думать». «Курт, постой, не уходи! Сейчас ты знаешь больше, чем мы с Вардановым. Открой мне, чем все это кончится?» «Ни черта я не знаю, Костя. Как я могу открыть то, чего еще нет? Там, где я, вообще ничего нет. Такая же пустыня… и огни. Много огней… и никто ничего не знает. И, самое подлое, знать не желает. Одиночество и скука». «Что это за туман, в котором ты стоишь? Выйди из него, ну пожалуйста…» «Туман, потому что сон. Ты спишь, Костя». — «Я сплю?! Мне нельзя спать. Как я мог заснуть, когда такое творится?» «Улетайте, братцы. Еще есть шанс. Потом это будет непросто — улететь отсюда. Бросить Гвидо в песках одного… Ты спишь, и поэтому я еще застал тебя, чтобы проститься. А сейчас я уйду. Меня зовут… Больше мы не увидимся, Костя, но ты не забудешь меня. Ты тогда опоздал меня спасти». «Но разве я мог?..» «Тебе бы на полчаса раньше войти в мою каюту — и возникли бы варианты. Но я был один — и пчела. И этот паршивый зомби… Никогда не опаздывай спасать, звездоход… Я ушел… Меня нет… Дальше ты один…»