СЕВЕРИН. Отвечу, почему бы нет.
ЗАБРОДСКИЙ. Северин… прекрасное польское имя. Я этнический поляк. Мне приятно, что тебя так зовут. Ты знаешь, почему тебя так странно назвали?
СЕВЕРИН. Что тут странного?!
ЗАБРОДСКИЙ. Фонетика твоих имени и фамилии такова, что приводит к семантической тавтологии. Северин… а слышится «северный». Морозов… мороз… бр-р, холодно. Разве не тавтология?
СЕВЕРИН. Мама говорила, что «северус» по-магиотски означает «строгий».
ЗАБРОДСКИЙ. Не по-магиотски, а по-латыни. Жители Магии говорят на слегка осовремененном и видоизмененном варианте языка древних римлян.
СЕВЕРИН. Да, я знаю, мама рассказывала.
ЗАБРОДСКИЙ. Озма поет на латыни. Ты любишь Озму?
СЕВЕРИН. Не-а. Не понимаю, отчего все так сходят по ней с ума.
ЗАБРОДСКИЙ. Хм… А что ты чувствуешь, когда слушаешь Озму?
СЕВЕРИН. Да ничего особенного. Все зависит от настроения. Могу читать под ее музыку. Могу спать. Могу играть с кошкой. Она кажется мне слишком манерной и монотонной, и скоро надоедает. И я включаю Виотти или Галилея.
ЗАБРОДСКИЙ. Тебе нужно хотя бы раз побывать на ее концерте. Все же, записи не передают всего очарования.
СЕВЕРИН. Когда-нибудь… может быть. Если она захочет выступить у нас в Чендешфалу.
ЗАБРОДСКИЙ. Я гляжу, ты нелюбознателен.
СЕВЕРИН. Ну, это как сказать… Хотя, конечно… Я люблю путешествовать, но только спокойно, без приключений, просто смотреть на землю с высоты полета. Люблю сидеть на берегу моря и слушать прибой. Люблю наблюдать, как кошка играет или спит на солнышке. Мама говорит, что по натуре я созерцатель, а не исследователь. Однажды я смотрел на Читралекху часа полтора кряду.
ЗАБРОДСКИЙ. А потом?
СЕВЕРИН. А потом уснул рядышком.
ЗАБРОДСКИЙ. Ты любишь эту жуткую тварь… эту акулу в кошачьей шкуре?
СЕВЕРИН. Ее нельзя не любить.
ЗАБРОДСКИЙ. Хм… Отчего же, можно. И даже не прилагая особенных стараний… А она тебя любит?
СЕВЕРИН. Ну, не знаю… Мама говорит, кошки не умеют любить. Их привязанность строится на инстинкте обладания. Читралекха считает, что я принадлежу ей. Она жуткая эгоистка и ни с кем не хочет меня делить.
ЗАБРОДСКИЙ. То есть, она и сейчас так настроена? (Опасливо протягивает руку в мою сторону.)
ЧИТРАЛЕКХА. Хххххххххх!
ЗАБРОДСКИЙ. Я пошутил.
СЕВЕРИН. Не делайте так. Она понимает только собственные шутки.
ЗАБРОДСКИЙ. Какие мы серьезные… Тебе не кажется, что эгоизм заключен в самой природе любви?
СЕВЕРИН. Может быть… я не думал. Конечно, я читал, раньше из-за любви происходили дикие вещи. Убийства, самоубийства, все такое… Наверное, вы правы: никто не хотел расставаться со своей подругой, как с любимой игрушкой. Или старался навредить тому, кто эту игрушку забирал. Это можно объяснить, но это… это неправильно. Думаю, сейчас все по-другому.
ЗАБРОДСКИЙ. Ты глубокий оптимист, Северин Морозов.
СЕВЕРИН. Угу, все так говорят.
ЗАБРОДСКИЙ. Во Вселенной полно миров, где убийство соперника — обычное дело. И даже не всегда наказуемо.
СЕВЕРИН. Ну, наверное…
ЗАБРОДСКИЙ. И есть миры, где считается нормальным убивать женщину, заподозренную в измене. Например, планета Яльифра.
СЕВЕРИН. Никогда не слышал о такой.
ЗАБРОДСКИЙ. А про юфмангов ты слышал?
СЕВЕРИН. Еще бы!
ЗАБРОДСКИЙ. Это их мир.
СЕВЕРИН. Ни за что бы не подумал… Они выглядят такими добродушными. Хотя в сказках у гномов обычно скверный нрав. Но ведь их женщины, я слышал, очень красивы!
ЗАБРОДСКИЙ. Не просто красивы, а красивы фантастически. Это феи из европейского фольклора.
СЕВЕРИН. Если это правда, у кого поднимется рука на такую красоту?!
ЗАБРОДСКИЙ. И тем не менее… А что бы сделал ты, если бы кто-то попытался забрать твою любимую игрушку?
СЕВЕРИН. Отдал бы, наверное. Если ему так хочется…
ЗАБРОДСКИЙ. А если бы он сделал это силой?
СЕВЕРИН. Ну, треснул бы разок по тыкве. Чтобы научился манерам… Разве трудно попросить?
ЗАБРОДСКИЙ. Хорошо, поставим вопрос по-иному. А если бы это была не игрушка, а любимая девушка?
СЕВЕРИН. Да откуда мне знать?! Я еще маленький, у меня еще не было любимой девушки. Вот появится, тогда и узнаю.
ЗАБРОДСКИЙ. Ты не маленький, Северин. Тебе четырнадцать, и все твои сверстники имеют подружек. И даже дерутся из-за них.
СЕВЕРИН. Да знаю я… Делать им, дуракам, нечего. И потом, девчонки сами их подначивают. Им это почему-то нравится. Какие-то их девичьи заморочки…
ЗАБРОДСКИЙ. Почему же у тебя до сих пор нет подружки?
СЕВЕРИН. Я не думал об этом… до этого утра. Может быть, я заторможенный. В том смысле, что еще не вырос как следует… ну, не в высоту, а… ну, в общем, вы сами понимаете…
ЗАБРОДСКИЙ. А почему «до этого утра»?
СЕВЕРИН. Ну… я узнал о себе кое-что новое.
ЗАБРОДСКИЙ. Что ты эхайн?
СЕВЕРИН. В общем… да.
ЗАБРОДСКИЙ. И кто-то из числа наших общих знакомых попытался объяснить твое равнодушие к юным девам генетическими особенностями?
СЕВЕРИН. Угу.
ЗАБРОДСКИЙ. Так узнай же, юный несмышленый эхайн: это чушь собачья. Эхайны вполне благосклонно относятся к земным женщинам, и за примерами нет нужды ходить далеко.
СЕВЕРИН. Да, я уже знаю… про тети-Олину маму.
ЗАБРОДСКИЙ. Или про Озму.
СЕВЕРИН. Про Озму я не знаю. Она что, тоже мулатка?
ЗАБРОДСКИЙ. Дикий ты человечек, Северин Морозов. Лесное дитя. Хочу, чтобы у тебя после общения с этими знатоками эхайнской культуры не возникло никаких ненужных комплексов. То, что ты эхайн, homo neanderthalensis echainus, никак не служит препятствием к тому, чтобы тебе нравилась девушка вида homo sapiens. Когда я учился в колледже, мне тоже были безразличны однокурсницы. И их это жутко раздражало. А потом я как-то оказался в Карпатах, в лагере «Рыси троп», встретил там одну юную особу… и началось.
СЕВЕРИН. Я был в Карпатах. И никого там не встретил.
ЗАБРОДСКИЙ. Она была одна такая… К чему это я? А к тому, что ты просто еще не встретил ту, что закружит твою глупую башку. И тебе еще предстоит захотеть подраться из-за нее.
СЕВЕРИН. Нет уж, пускай она сама выбирает, кто ей нужен. Но драться… из-за девчонок… глупость какая.
ЗАБРОДСКИЙ. А есть ли в этом мире что-то, из-за чего ты был бы готов немедля кинуться в драку?
СЕВЕРИН. Я еще не знаю. Хотя… пожалуй, есть.