— Что с вами, Ольга? — спросил Кратов. — Вам грустно покидать Юкзаан?
— Я… не знаю, — ответила женщина. — У меня душа разрывается на части. Я пришла к вам за советом.
— Из меня дурной советчик. В особенности после того, как я и сам уже наделал порядочно глупостей. Если честно, я только тем и занимался в последнее время, что делал глупость за глупостью. Ни один из моих поступков нельзя назвать разумным или хотя бы логически мотивированным.
— Но вы победили, — сказала Озма.
— Во всяком случае, не проиграл.
— Проиграла, пожалуй, только я, — промолвила она озабоченно.
— Отчего же? — Кратов поднялся из кресла, подошел к ней, бережно взял за плечи и привлек к себе, как маленького ребенка. Озма не сопротивлялась. — Вы просто не понимаете, Ольга. С вами все иначе…
— Но я не знаю, как поступить!
— Как бы вы ни поступили — вы поступите верно.
— Правда? — с надеждой спросила она.
— Через десять часов вы покинете этот корабль и выйдете под голубые небеса Магии…
— Лилла магента, — уткнувшись лицом ему в грудь, невнятно сказала Озма. — Э-э… м-мм… лиловые. — Хорошо, пусть лиловые. Вы окажетесь дома. В том мире, где все вам знакомо и все вас знают. Гордятся вами, обожают вас… — Он улыбнулся. — Где непуганые стаи рыб пересекают автострады, мешая дорожному движению, а рыбаки бродят на своих комбайнах по воде аки по суху. Вы отдохнете от переживаний, а после отправитесь на какие-нибудь очередные гастроли.
— На Тайкун, — кивнула она.
— Например, на Тайкун. Вас будут окружать близкие вам люди. Вам будут рукоплескать переполненные залы. Все будут называть вас великой певицей, может быть — величайшей. Где бы вы ни оказались — повсюду вас встретит одинаково горячий прием. Потому что вы — часть нашей культуры, вы плоть от плоти нашей цивилизации. Вы — женщина, в чьи руки ангелы ненароком обронили божий дар.
— На голову, — поправила Озма — Так говорит мой отец.
— На голову так на голову… В конце концов, что такое Эхлиамар? Несколько довольно-таки отсталых по галактическим меркам планет, населенных грубыми, несдержанными существами, чья культура все еще хранит следы архаического родоплеменного строя, а поведение регулируется чрезвычайно ветхими заветами. И если они боготворят вас, если каждый эхайн способен без раздумий отдать за вас свою жизнь, если каждая эхайнка готова на вас молиться, а эхайнята, зажмурясь от усердия, слабыми голосками выводят как умеют ваши песни — то это еще ничего не значит. И светлый замок гекхайана, выстроенный из чистой воды хрусталя и серебряных паутинок, может показаться вам тюрьмой…
— Кратов, Кратов, что мне делать?!
— Как бы вы ни поступили, Ольга вы ошибетесь…
— Будь ты проклят, Кратов! — сказала она, вытирая слезы кулачком.
На Эльдорадо ничего не изменилось.
Усталым зверем колотился о камни океан. Черепаший панцирь набережной Тойфельфиш полоскали дождевые струи. В прорехи торопливо наползающих друг на дружку низких туч заглядывали попеременно то налитая дурной кровью Цыганка, то синюшная Сомнамбула, а от Ведьмы виден был один лишь грязно— серый огрызок. Намекающе, но без специальной настойчивости подмигивали окна увеселительных заведений. И в баре, куда вошел Кратов, с облегчением избавившись от мокрого плаща и отряхивая случайные брызги с волос, по— прежнему звучала переиначенная до неузнаваемости «Cantilena Candida», за девушкой в кимоно разгуливала обязательная трехцветная кошка, а за одним из столиков перед двумя кувшинами пива и блюдом, откуда свирепо взирал на окружающих «иглозуб по-нирритийски», сидел Бруно Понтефракт и зазывно помавал рукой…
Но ведь это только казалось, что минула вечность, а на самом-то деле прошла лишь неделя. Что же могло измениться?
— Должно быть, я был последним, кого вы ожидали здесь застать? — со злорадным наслаждением осведомился Понтефракт.
— Подите к дьяволу, Бруно, — сказал Кратов. — Я не собираюсь в вашей компании надуваться этим мерзким пойлом. У меня свидание, и по крайней мере в его начале я намерен быть трезв и благоухать.
— Снежная Королева, — неопределенно хмыкнул Понтефракт, — Зря вы это затеяли, друг мой. Феи очаровательны, но это всего лишь феи. Когда им не хватает женских чар, они прибегают к колдовству…
— Я это знаю, — перебил его Кратов. — И про ферромоны, и про аттрактивную ауру, и про гипнопластику… Можно подумать, земные женщины не пользуются теми же маленькими хитростями!
— Пользуются, — охотно согласился Понтефракт. — Еще и как! Земные женщины… не говоря уже об эльдорадских… это, Константин, такие особенные животные, что только диву даешься… Между прочим, ваше намерение благоухать — из той же оперы. А во мне говорит уязвленный шовинизм. Что же, вам простых тритойских девушек мало, коли вы волочитесь за приблудной чужачкой?! — Он сделал иезуитскую паузу и добавил: — В особенности после Озмы.
— Озма… — усмехнулся Кратов. — Озма — это святое… Как вам это в голову могло прийти? Это сколько же нужно залить в себя пива, чтобы даже вообразить такое?! Я лишь охранял ее… как умел.
— Ну-ну, — недоверчиво пробурчал Понтефракт. — Это вы своей фее будете вкручивать, а меня, старого греховодника, на эту лабуду не купите.
— Заткнитесь, Бруно, — миролюбиво сказал Кратов.
— А правда, что теперь вы — эхайнский граф? — неожиданно сменил тему Понтефракт.
— Правда.
— И у вас есть свой замок?
— Даже несколько. И в обозримом будущем я принужден буду вступить во владение всей графской недвижимостью, а также преклонить колено перед родовым алтарем Лихлэбров.
— И официально представиться хирарху, — подсказал Понтефракт.
— Гекхайану, коллега, — поправил Кратов. — Нигидмешту Оармалу Нишортунну, Справедливому и Беспорочному гекхайану Светлой Руки. Только я ему уже представлен.
— Ах, да — это, верно, произошло, когда вы ударили по рукам насчет его помолвки с Озмой…
— Помолвки не было, и по рукам никто не бил, — запротестовал Кратов. — Озма всего лишь любезно приняла приглашение гекхайана погостить в его резиденции на Эхлиамаре. И немного попутешествовать по мирам Светлой Руки… По-моему, она впервые по-настоящему влюбилась.
— Ну, а про бедного гекхайана и говорить не приходится. Он, как и все Светлые Эхайны, пал жертвой озминых чар.
— Что вы имеете в виду?
— Каждая женщина — немножечко ведьма, — усмехнулся Понтефракт. — Хотя зачастую и сама об этом не подозревает. Думаете, ваша гномица…
— Я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы последили за своим языком… — нахмурился Кратов.
— Ради бога, простите. Клянусь кошкой, я всего лишь рискнул употребить точный термин… Так вот: думаете, ваша… гм… ледяная фея пользуется аттрактивной аурой и гипнопластикой сознательно? Вовсе нет! Во всяком случае — не более сознательно, чем глазками, чтобы стрелять из стороны в сторону, и губками, чтобы производить приятные вашему слуху звукосочетания. Это — в ее натуре, это часть ее существа. То, чем юфманги всегда отличались от людей, а люди по незнанию называли колдовскими чарами.